— Давно ли мы в пути?
— Стан покинули на следующее утро после нашего прибытия. Получается, второй день… — Боспорец откашлялся. — Все это время ты находился между жизнью и смертью. Жрица Зимегана сказала, что тебе вряд ли суждено выжить…
— Я помню ее.
— Евнон расстроился. В один год он потерял сына и дочь. Твоя смерть сделала бы его еще несчастнее. Но Газная — помощница главной жрицы взялась излечить тебя. Эта милая девушка смогла вернуть тебе жизненные силы. То, что ты вновь открыл глаза и увидел свет солнца, ее заслуга…
— Ее я не помню.
Временное небытие спрятало от Умабия старания знахарки. Он часто общался с девушкой-сиротой и даже знал один из ее секретов. Заключался он в тайных встречах Газнаи с Гордом. Случайным свидетелем одной из таких встреч на пустынном берегу реки он стал. Умабий не знал, по какой причине они скрывают от других свои чувства, но о виденном предпочел молчать.
— Этот Асклепий в обличье девы творит чудеса… К вечеру того дня, когда мы прибыли в стан твоего отца, на меня напал озноб. Ночью тело охватил жар. Ужасный кашель разрывал мне грудь, боль в ноге не давала мне спать. К утру силы оставили меня. Надо полагать, это следствие наших переправ через степные реки. Холодная вода и пронизывающий ветер сломили мое здоровье. Боспорский купец не обладает выносливостью сарматских воинов. — Кашель на короткое время прервал речь. — Когда аорсы тронулись в путь, Евнон поместил нас в эту повозку и повелел Газнае ухаживать за нами. Благодаря ее заботе мое самочувствие улучшилось…
Повозка дернулась, встала. Ахиллес замолчал, некоторое время прислушивался к тому, что происходит за ее пределами, затем хрипло крикнул:
— Эй! Что случилось?!
— Приехали, господин. Царь велел остановиться на отдых…
Евнон решил заночевать у мелководного ильменя, покрытого молодым ледком. Стан окружили повозками. Внутрь загнали часть скота и лошадей. Развели костры.
Опасаться врагов не приходилось, но аорсы следовали давно заведенному порядку. Поставленные по кругу повозки служили препятствием хищникам и неприятелям, давали чувство защищенности. Но больше воины надеялись на свою силу и умение владеть оружием, чем на защиту повозок, которые готовы были оборонять до последнего вздоха. Эти громоздкие войлочные жилища на четырех и шести колесах, в которых сарматы перевозили скарб и свои семьи, по сути, и являлись их родным очагом и домом. Вскоре после остановки больных навестила круглолицая Газная. Она пришла в обычной одежде сарматок: штанах, рубахе, длиннополой куртке. Обнаружив, что Умабий очнулся, помощница жрицы заулыбалась, искренне радуясь его выздоровлению. Газная пришла не с пустыми руками. В глиняном кувшине, который она принесла, оказалось молоко. Девушка взяла две чаши, лежавшие тут же в повозке, наполнила, подала Умабию и Ахиллесу.
Молоко было горячим — обжигало губы, горчило, пахло травами. Умабий поморщился.
— Пейте, пейте. Вам надо обязательно выпить это молоко, оно излечит, придаст силы.
Умабий поддался уговорам девушки. От горячего напитка бросило в пот. Отдавая чашу, он сказал:
— Благодарю тебя за заботу о нас.
— Я не одна, мне помогали Пунгра и слуга Ахиллеса. — Целительница смущенно опустила голову и поспешила покинуть повозку.
Отсутствовала она недолго. Газная пришла с Пунгрой и слугой купца.
Слуга явился, чтобы зажечь стоящую на бронзовом блюде масляную лампу, изготовленную в виде небольшого сосуда из глины. Он долго возился с кресалом и кремнем, прежде чем пропитанный жиром фитилек дал жизнь маленькому коптящему пламени. Огонек колыхался из стороны в сторону, словно дитя на неокрепших ногах, цеплялся за фитиль, как за свою мать. Слуга завел разговор с Ахиллесом, но Пунгра выпроводила его из повозки. Пора было кормить больных. Женщины принесли лепешки и две большие чашки густого мясного отвара. И вовремя. И Умабий, и Ахиллес под действием горячего молока с травами почувствовали прилив сил. В голове зашумело, как от кувшина крепкого вина, к этому прибавилось непереносимое чувство голода.
Темнота быстро окружила стан. В повозке, при тусклом свете лампы, насытившийся Ахиллес развлекал Пунгру, Газнаю и Умабия рассказами о своих приключениях и путешествиях в Сирию, Египет, Грецию и величайший из городов Рим. Все присутствующие с большим вниманием слушали купца. Только Пунгра время от времени кряхтела и недоверчиво покачивала головой. Особенно его рассказы увлекли Умабия. Обладая пытливым умом, он, словно изнуренная засухой степь дождевую влагу, впитывал все, что говорил купец, пытаясь представить себе многолюдные города с огромными домами, выложенные камнем дороги и неприступные стены крепостей. Но ему — сыну степей, ни разу не видевшему ничего подобного, это плохо удавалось.