И он нарисовал трогательный образ кристально чистого, исполненного высочайших принципов человека, смиренно приносящего себя в жертву.
Старый Баярд топнул ногой.
– Сколько там денег?
Предводитель весь раздулся в своем сюртуке.
– Брат Мур, – произнес он, – благоволите перечислить все суммы, которые задолжал имеющей быть построенной второй баптистской церкви бывший дьякон Строзер в бытность свою казначеем церковного совета.
Брат Мур вызвал некоторое смятение в арьергарде депутации и наконец с помощью нескольких услужливых рук возник впереди – маленький, застенчивый, черный как смоль негр в мрачном, слишком большом для пего одеянии, – и проповедник величественно уступил ему место, ухитрившись каким-то неведомым способом сделать его центром внимания. Брат Мур положил шляпу на землю у своих ног и последовательно извлек из правого кармана красный носовой платок, рожок для обуви, плитку жевательного табаку и, держа их в одной руке, с несколько смущенным и растерянным видом продолжал производить раскопки другой. Затем он положил все эти предметы па прежнее место и извлек из левого кармана перочинный нож, палку, на которой была намотана грядная бечевка, коротенький кожаный ремешок с ржавой и явно негодной пряжкой и, наконец, засаленную записную книжку с загнутыми углами. Укладывая все остальное обратно в карман, он уронил ремешок, нагнулся, поднял его, после чего быстрым шепотом обменялся несколькими словами с проповедником. Затем раскрыл записную книжку, принялся ее листать и листал до тех пор, покуда проповедник, нагнувшись и заглянув ему через плечо, не нашел нужную страницу и не ткнул в нее пальцем.
– Сколько там всего, преподобный?– нетерпеливо осведомился старый Баярд.
– Брат Мур сейчас назовет вам итог, – произнес проповедник нараспев.
Брат Мур остолбенелым взглядом уставился в страницу и пробормотал нечто совершенно невнятное.
– Что?! – вскричал старый Баярд, приложив к уху ладонь.
– Заставьте его говорить, – сказал Саймон. – Никто не может разобрать, что он там болтает.
– Громче! – проревел проповедник, начинающий терять терпение.
– Шестьдесят семь долларов и сорок центов, – объявил, наконец, брат Мур.
Старый Баярд с грохотом отъехал назад на стуле и целую минуту не переставая изрыгал страшные ругательства, а Саймон тем временем исподтишка встревожено на него поглядывал. Потом старый Баярд встал, протопал по веранде и, все еще не переставая ругаться, скрылся в доме. Саймон облегченно вздохнул. Депутация снова зашевелилась, а брат Мур проворно ретировался в задние ряды. Проповедник между тем по-прежнему сохранял напыщенный и глубокомысленный вид.
– Куда девались эти деньги? – полюбопытствовала мисс Дженни. – Они и в самом деле у тебя были?
– Это они так говорят, – отвечал Саймон.
– Что ты с ними сделал?
– Не беспокойтесь,– успокоил Саймон. – Я как бы отдал их взаймы.
– Держу пари, что так оно и есть, – сухо сказала мисс Дженни. – Держу пари, что они у тебя долго не задержались. Эти люди заслуживают того, чтобы навсегда лишиться своих денег, раз они дали их тебе на сохранение. Кому ты дал их взаймы?
– О, мы с полковником это давным-давно уладили, – небрежно отвечал Саймон.
Старый Баярд снова протопал по прихожей и появился на веранде, размахивая чеком.
– Берите! -скомандовал он. Проповедник подошел к перилам, взял чек, сложил его и сунул к себе в карман. – И если у вас хватит ума еще раз дать ему деньги, не вздумайте снова являться ко мне, слышите? – Он бросил яростный взгляд на депутацию, потом на Саймона. – В следующий раз, когда ты украдешь деньги и придешь просить, чтоб я их заплатил, я велю тебя арестовать и самолично отдам тебя под суд. Выведи отсюда этих черномазых!
Депутация дружно двинулась было с места, но проповедник повелительным жестом ее остановил и еще раз посмотрел на Саймона.
– Дьякон Строзер, – провозгласил он, – в качестве посвященного в духовный сан пастыря бывшей первой баптистской церкви и вновь призванного пастыря имеющей быть построенной второй баптистской церкви, а также председателя сего комитета, я восстанавливаю вас в должности дьякона вышеозначенной имеющей быть построенной второй баптистской церкви. Аминь. Полковник Сарторис и милостивая государыня, доброго здоровья.
И с этими словами он повернулся и увел свой комитет со сцены.
– Слава богу, мы теперь можем выкинуть все это из головы, – сказал Саймон и, удовлетворенно кряхтя, опустился на верхнюю ступеньку веранды.
– Запомни, что я тебе сказал, – угрожающим тоном проговорил старый Баярд. – Еще один раз…
Но Саймон уже поворачивал голову в ту сторону, куда проследовал церковный совет.
– Смотрите, – сказал он. – Чего же им теперь-то надо?
Оказалось, что члены комитета вернулись и робко выглядывают из-за угла.
– Ну, чего вам еще? – вопросил старый Баярд. Они снова попытались вытолкнуть вперед брата Мура, но он на сей раз одержал над ними верх. Наконец заговорил сам проповедник:
– Вы забыли сорок центов, белый человек.
– Что?!
– Он говорит, что вы должны им еще сорок центов! – прокричал Саймон.
Старый Баярд в ярости завопил, мисс Дженни зажала руками уши, а члены комитета в почтительном ужасе, вращая глазами, слушали, как старый Баярд, взмыв на недосягаемую высоту, обрушился оттуда на Саймона.
– Отдай им эти сорок центов и убери их отсюда! – кричал он. – А если ты еще раз посмеешь привести их сюда, я всю вашу шайку кнутом разгоню!
– Господи Боже мой, полковник, вы же сами знаете, что у меня никаких сорока центов нету. Неужели они не могут обойтись без них, раз уж им все остальное отдали?
– Неправда, они у тебя есть, – сказала мисс Дженни. – Вчера я заказала тебе башмаки, и у тебя осталось полдоллара.
Саймон с обидой и изумлением па нее взглянул.
– Отдай им деньги, – приказал старый Баярд. Саймон медленно сунул руку в карман, вытащил полдоллара и стал медленно вертеть монету на ладони.
– А вдруг эти деньги мне понадобятся, полковник? – возразил он. – Уж их-то они могли бы мне оставить – Отдай им деньги! По-моему, ты можешь уплатить хотя бы эти сорок центов! – проревел старый Баярд.
Саймон нехотя поднялся, и проповедник подошел к нему.
– А где же десять центов сдачи? – спросил Саймон и не расставался со своей монетой до тех пор, пока ему не вручили два пятицентовика. После этого комитет удалился.
– Ну, а теперь говори, куда ты девал эти деньги, – сказал старый Баярд.
– Дело было так, сэр, – с готовностью начал Саймон. – Я отдал эти деньги взаймы.
Мисс Дженни встала.
– О господи, опять все сначала! – проговорила она, уходя.
Сидя у освещенного солнцем окна своей комнаты, она еще долго слышала, как в дремотном воскресном воздухе то поднимался, то снова затихал яростный рев старого Баярда и мягкий вкрадчивый голос Саймона.
В саду оставалась еще одна роза, одна-единственная роза. Она продолжала цвести в эти безотрадные дни позднего лета, и хотя виргинская хурма давно уже вывесила свои миниатюрные солнца на ветвях, с которых фестонами свисали гусеницы, между тем как нисса, клен и гикори уже две недели красовались в золотисто-алом уборе, хотя мороз уже дважды обводил своим белым карандашом травинки, среди которых, подобно восьмидесятилетним старцам, сидели на корточках деды кузнечиков, а солнечные полдни благоухали сассафрасом, она все еще цвела – перезрелая, величественно яркая, как угасающая бутафорская звезда. Эти дни мисс Дженни работала в саду, надев теплый свитер, и в ее запачканной землею перчатке поблескивал садовый совок.
– Эта роза похожа на некоторых моих знакомых женщин, – сказала она. – Она просто не умеет элегантно сдать свои позиции и сделаться бабушкой.
– Пусть она до конца использует лето, – сказала Нарцисса. На ней было темное шерстяное платье, она тоже держала в руках совок и безмятежно плелась вслед за порывистой, нетерпеливо ворчащей мисс Дженни, не делая ровно ничего. Меньше, чем ничего, меньше, чем даже Айсом, потому что она деморализовала Айсома, который тотчас же молча присягнул на верность бездеятельному левому крылу. – Она тоже имеет право на лето.