– В хенджах на севере такого не бывает, а значит, наш хендж пользуется особым благоволением богов, – с гордостью заявляли жрецы.
Как ни странно, они были правы, хотя их знаний и не хватало для того, чтобы определить истинную причину этого явления. Дело в том, что на разных широтах земного шара солнце и луна движутся по-разному. И все же Стоунхендж хранил в себе и другие тайны. Незадолго после постройки святилища первые жрецы-звездочеты заметили, что путь луны по небосводу колеблется и полный цикл его колебаний повторяется каждые девятнадцать лет.
Когда-то в незапамятные времена жрецы устанавливали у входа в хендж столбы, отмечающие место появления богини Луны в день зимнего солнцестояния, – оказывается, год за годом она немного меняет положение, сдвигается вдоль горизонта, и повторяет свои движения каждые девятнадцать лет. Эти движения получили названия священных колебаний.
– Для того чтобы их обнаружить, потребовалось сто лет, – говорили жрецы ученикам, подчеркивая необходимость тщательных и постоянных наблюдений.
Более того, солнечный год не делится без остатка на двадцать девять лунных месяцев, однако Длух путем сложных вычислений пришел к выводу, что солнечный и лунный календарь можно согласовать именно на основе девятнадцатилетнего цикла. Через две тысячи лет это открытие припишут греческому астроному Метону Афинскому.
– Священные знания таят в себе множество секретов, – говорили жрецы ученикам. – Вы достойны узнать один из них: изменчивая богиня Луна раз в девятнадцать лет, в один и тот же день, полностью обращает к нам свое лицо.
В этом и заключался смысл предсказания. Длуху и его жрецам было известно, что в конце очередного священного колебания богини Луны, сейчас достигшего середины, произойдет редкое и примечательное событие: в день летнего солнцестояния светило взойдет точно напротив луны, заходящей в противоположном конце; вдобавок будет полнолуние. Случится это через десять лет. Подобное астрономическое совпадение наблюдалось очень редко, его не видел никто из живущих.
– За такой короткий срок святилище не построить! – вскричал юный жрец.
– Успеем, раз такова воля богов, – холодно заметил Длух.
Много дней верховный жрец разрабатывал план строительства, вкладывая в него все свои знания священных таинств. Пользуясь магическими числами, известными жрецам из наблюдений за солнцем и луной, он произвел сложнейшие расчеты движения светил по небосклону, вычислил их пути и последовательность дней. Наконец он удовлетворенно вздохнул и прошептал:
– Мы создадим прекрасный памятник богам, чудо в камне.
Придуманный Длухом хендж и в самом деле стал самым большим святилищем на острове. Первоначально хендж состоял из незавершенного круга голубых камней от шести до восьми футов высотой, но верховный жрец решил заменить их величественными монолитными глыбами – сарсенами – втрое выше обычного. Сарсены придется добывать в двадцати милях от Сарума. Непосредственно в центре сооружения, за алтарем, полукругом-подковой установят пять гигантских трилитов – обособленные группы из двух вертикально поставленных камней, покрытых третьим, – так, чтобы концы подковы открывались на северо-восток, строго по оси хенджа. Неоконченный круг голубых камней заменят кольцом из тридцати гигантских сарсенов и накроют их сверху массивными плитами, образуя замкнутый круг. Длух тщательно продумал каждую деталь своего плана, делая пометки мелом на кусках коры. Завершив работу, он созвал жрецов и объявил:
– План святилища готов. Теперь надо найти человека, который займется строительством.
Посовещавшись, жрецы приняли решение:
– Стоунхендж будет строить Нума.
Несколько дней спустя жрецы снисходительно разглядывали приближавшегося к хенджу Нуму-каменщика – приземистого и коренастого, в длинном кожаном переднике. Мастер, погруженный в задумчивость, неуклюже переваливался на ходу и размеренно кивал взлохмаченной тяжелой головой.
Мужчины в роду Нумы отличались высоким ростом, однако каменщика боги наградили куцым торсом и короткими кривыми ногами. Огромная нелепая голова сидела на широких плечах, как яйцо, а невозмутимое и безмятежное выражение лица делало Нуму похожим на истукана. Короткопалые широкие ладони казались обрубленными. Каменщик сторонился людей и разговорчивостью не отличался, однако, если дело касалось его любимой работы, он внезапно обретал удивительное красноречие и говорил громко, возбужденно размахивая руками. Впрочем, чаще всего он молча обращал к собеседнику по-детски доверчивый взгляд, что создавало у людей впечатление, будто каменщика легко обмануть.