— Стоять, мерзавец… — прошипел в седую бороду Листок.
Краем глаза он заметил, что Авилов склонился над сотником, а на помощь бежали Липнин и Росляков.
— Алексей — бегом в "контору"! — крикнул Листок издали, охлопывая левой рукой задержанного. — Вызывай караул, пусть оцепят квартал! И карету с ближайшего госпиталя!
Росляков на бегу развернулся и помчал назад. Яшка подбежал, также выхватил из кобуры револьвер.
— А ну, снимай баул! — приказал Листок, ухватившись левой рукой за мешок.
Старик безропотно сбросил ношу под ноги Яшки.
— Глянь, что там!
Яшка быстро ощупал мешок и принялся разматывать связывающий его узел.
— Сапоги, Алексей Николаевич, обувка всякая! Он поднял глаза на испуганно мигающего старика.
— Так это ж Башхиян, Алексей Николаевич, сапожник Гаро!
— Плевать! Тащи его в "контору"! — зло прошипел Листок. — Там посмотрим, что за сапожник… И мешок пусть тащит!
Бросил взгляд на улицу — если старик случайный прохожий, то стрелять могли с торговых рядов. Но время потеряно, искать там убийцу уже бесполезно!
Он с отчаянием вбил револьвер в кобуру и быстро зашагал в сторону раненого сотника.
Из ближайшего переулка выбежало человек пятнадцать вооруженных солдат во главе с могучим вахмистром. Явились быстро, однако это не караул — похоже, дежурная служба подняла солдат санитарного транспорта, что располагался здесь же, за углом. Но это и к лучшему — квартал им не оцепить, но хоть быстро очистят улицу вокруг "конторы"! Вон и знакомый младший доктор Штровман семенит ножками, за ним долговязый рядовой с чемоданчиком…
Авилов тем временем возился с утопающим в сугробе Оржанским. Попытался поднять его, но тот с болезненным видом отстранил поданную руку и мотнул головой на распластанного ополченца:
— Убит… или ранен?
— Убит наповал — прямой выстрел в лоб… Вы его знали?
Оржанский ответить не успел — подбежал Листок. Матом покрыл набежавших зевак, крикнул приближающемуся вахмистру:
— Убери толпу, мать их в душу! Оцепить вокруг!
Сам вбежал в сугроб, откинул правую полу казацкой бурки, присел, забросил освободившуюся правую руку сотника себе на шею и сделал усилие поднять могучее тело.
— Давай вставай потихоньку, чего в снегу сидеть-то! Сумеешь? Крови-то сколько, остановить надо…
Оржанский не вставал.
Сквозь образовавшуюся цепь солдат протолкался шарообразный Штровман; за ним все тот же рядовой с чемоданом. Тяжело дыша, доктор прошел к распластанному телу ополченца, припав на колено, пощупал шею, приподнял веки и махнул рукой:
— Готов!
Грузно поднялся, прошлепал к Оржанскому.
— Куда ранили?
— Сюда, со спины в левое плечо, — ответил за сотника Листок, кивая за спину.
— Надо осмотреть… — пробурчал Штровман себе под нос. — Давайте носилки!
Из цепи двое солдат вынесли неизвестно откуда взявшиеся носилки.
— Не надо, сам пойду, — процедил сквозь зубы Оржанский. Он был бледен как полотно.
— Сумеете? — спросил доктор.
— Сумею… Только помогите…
— Хорошо… Ведите его в дом!
Втроем с Авиловым они помогли сотнику подняться; осторожно двинулись к крыльцу.
— Кто ж в тебя мог стрелять, казак? Неужто Волчанов? — негромко посетовал Листок, словно спрашивая самого себя.
— Надо срочно вызвать Пестрюкова, — точно отвечая ему, произнес Авилов слева. — Все-таки офицер резерва, жандармский штабс-ротмистр, как-никак расследование вести умеет…
Листок не сразу догадался, о ком толковал начальник — о приехавшем с Астафьевым жандарме, что на совещании не проронил ни слова. А, догадавшись, кивнул в сторону крыльца:
— Аппарат в "конторе"! Звоните, Виктор Николаевич, сотника мы и сами дотащим!
Штабс-капитан, хрустя сапогами, оббежал их и тут же исчез в дверях.
— Допрыгался, казак? — сердито проскрипел зубами Листок. — Пошли уж, поднимайся на ступень… Сейчас перевяжут. Только бы кровь остановить…
Они шагнули на крыльцо.
— Кому сказать — так засмеют! — вновь, не удержавшись, в ухо проворчал Листок. — Контрразведчика чуть из-за бабы не убили! И солдатика почем зря из-за твоей дурости жизни лишили…
— Не в меня стреляли, Алексей Николаевич, — кривясь от боли, процедил Оржанский. — В этого беднягу, ополченца… А в меня, видать, так, для отвода глаз — мол, Волчанов, из-за бабы… Ох, и жжет-то как!