— Как стоишь, образина! Почему не по форме!
Он, было, подскочил, размахнулся, но, вдруг встретившись с уныло-удивленным взглядом ополченца, глядевшего на него, словно на досадливого комара, не ударил, а только пригрозил снизу кулаком:
— Под арест захотел, мерзавец? Не знаешь, как приветствуют старших по чину?
Детина толстыми, негнущимися пальцами застегнул молча пуговицы косоворотки и, сильно качнувшись, передвинулся, словно гора, на шаг ближе к ротмистру; постоял, крутанул головой и вдруг заплетающимся языком промычал:
— Господин ротмистр… Ваше Высоко… благородие, санитар, рядовой ополчения… Хмель…нов…
— Оно и видно, что Хмельнов! — взвизгнул дежурный поручик. — Сволочь! Ты же, как свинья, пьян! Сейчас же рапортом доложу!
Ситуация показалась Листку реально комичной — они оба напоминали "Слона" и "Моську".
— Погодите, поручик! — остановил он разгорячившегося от бессилия офицера и, давя улыбку, взглянул на санитара. — С чего же ты, шельма, напился вдруг? Война идет, твои братья-солдаты кровь проливают на поле брани, а ты здесь, в тылу, напиваешься в стельку…
Детина виновато шлепнул веками:
— Простите, Вашсокбродь… Есть маленько… Горе у меня — старшего товарища поминаю, невинно убиенного…
Он неопределенно махнул ручищей в сторону дальнего угла коридора.
— Там нынче лежит, в покойницкой…
— И что ж стряслось с ним? — в одно мгновение став серьезным, спросил Листок.
— Так убили его, гады… прямо на Торговой, говорят… Уж не по его ли вы душу? Тогда… может, в сторожку войдете, господин… ротмистр? Там у меня топлено.
Листок нарочито дыхнул в сторону паром.
— Пожалуй, что и войдем. Разговор долгий, а здесь и окочуриться не трудно.
Поручик кашлянул и со слабой надеждой в голосе попросил:
— Тогда я пойду?
Листок про себя ухмыльнулся.
— Что ж, спасибо за помощь! С этой канальей, полагаю, вы еще успеете наговориться…
"Сторожка" — то бишь комната санитаров — действительно была натоплена до духоты. Крохотная, с окошком напротив дверей; под оконцем видавшая виды тумбочка, используемая одновременно как единственный стол; по обеим ее сторонам две койки; у дверей печурка, пышущая жаром…
"А пойло успел припрятать… — подумал Листок, осмотревшись. — В тумбочку запихнул, урод!"
— Садитесь… сюда, Вашсокбродь, на койку прямо! — пригласил хозяин коморки. — Это моя… не Иваныча. Так что не беспокойтесь…
Листок расстегнул верхние пуговицы шинели и, проскрипев пружинами, сел.
— Садись! — скомандовал он.
Верзила кивнул и, плюхнувшись на койку покойника, промял ее чуть ли не до пола. Листок некоторое время смотрел на показавшиеся снизу натянутые пружины, словно ожидая, что они непременно лопнут, но они не лопнули, и он поднял глаза.
— Так, говоришь, убили товарища?
— А то… как же, если дырка во лбу… — промямлил санитар. — Говорил я — не лезь с этим покойником, накличешь беду… на голову! Боже, и как же я его уговаривал… господин ротмистр, не поверите! Так вот и вышло…
— С каким покойником? — насторожился ротмистр.
— Была здесь… вчерась история…
Внезапно санитар словно протрезвел:
— Только, господин ротмистр… Ваше Высокоблагородие, вы уж заступитесь, Христом-богом прошу! Выпил… конечно… Но с горя! Скрывать мне нечего… вины на мне нет, только заступитесь… все расскажу — вот вам крест!
Детина быстро и мелко перекрестился.
— От тебя будет зависеть, — медленно произнес Листок, удивленный столь быстрой переменой. — Насколько будешь искренен… Так что за история-то?
Хмельнов уныло вздохнул.
— С того все началось, Вашсокбродь… что табачок у нас с Иванычем закончился. Вот он и пошел… за табачком. Нельзя, конечно, без спросу… Только это на лавочную улицу — туда и обратно. А работы у нас не каждый день пока, сами понимаете. Только ушел он — и нет, да нет… Сказывал потом, сотник задержал — искать кого-то посылал…
— Сотник? Какой сотник?
— А бог его знает! Того не сказывал.
— А за кем посылал?
Санитар задумался.
— Виноват, Вашсокбродь, запамятовал… Вспомню — скажу.
— И во сколько это было?
— Да, часов в два или три, поди… Или четыре… Помню только… после харча обеденного. Так вот, жду я его, жду… а товарища мово все нет и нет. А тут стук в дверь — санитар заходит… новенький, значит. Я его и видал-то раза три…
— Как фамилия? — перебил Листок.
— Бог его знает! Не то Дятлов, не то Дидигов… Знаю только, что Романом кличут… Вот, значит, он заходит… и говорит — раздобыл, мол, самогону… бутылку, а выпить не с кем и негде. Давайте, говорит, на троих сообразим по-быстрому. Я и говорю… нет третьего, скоро будет. А он мне — и ему останется, чего ждать! Времени у меня, мол, нет, спохватиться могут…