— Точно так, господин генерал! — кивнул ротмистр.
— Ну, а коль понятно… В общем, перебежчик сейчас в канцелярии сто пятьдесят шестого полка. Лавренюк о вас предупрежден, так что без промедления займитесь этим делом, а к концу дня жду ваших выводов! Да, еще! Подполковника пришлите ко мне — он нужен здесь! Все, Алексей Николаевич, идите!
Листок встал и, склонив голову, вышел.
2. 25 ноября 1914 г. Допрос
К канцелярии 156-го пехотного полка ротмистра Листка сопроводил дежурный офицер, представившийся поручиком Баковым.
Подходя к высокой двери, Алексей Николаевич, видимо задумавшись, зачем-то спросил стоявшего рядом вооруженного караульного:
— Задержанный здесь?
— Здесь, Вашсокбродь! — несколько вольно ответил тот, поправляя лядунку. — Проходите! Вас велено пропускать сразу, как соизволите прибыть!
Листок искоса пронзил взглядом тут же вытянувшего во фрунт рядового, но, поняв по выпученным глазам, что за его спиной тот разглядел кулак поручика, молча отвернулся и, стукнув в дверь, тут же распахнул еёе.
За длинным столом, протянувшимся вдоль высоких окон, сидело двое. Лицом к дверям — худощавый до тщедушности офицер в безукоризненно выглаженной гимнастерке, с аккуратно подстриженными усами и с красным, точно с мороза, лицом. Напротив него, спиной к ротмистру, сидел сгорбившийся мужчина в сером поношенном сюртуке, на воротник которого ниспадали черные, как смоль, засаленные волосы. Когда же на звук внезапно распахнувшейся двери мужчина обернулся, на ротмистра взглянули усталые глаза сорокалетнего горбоносого инородца, с густой щетиной и глубокими морщинами на явно отмороженном лице. Мужчина тут же отвернулся, но подполковник, вытянув шею, точно насторожившийся пойнтер, продолжал вопросительно смотреть на вошедшего. Потом демонстративно налил в стакан воды из графина и уже поднес было его ко рту, как ротмистр представился:
— Прошу прощения, господин подполковник! Ротмистр Листок, по распоряжению Николая Николаевича…
Глаза подполковника отчего-то просветлели; он поставил стакан, поднялся и вышел из-за стола.
— Штаб-офицер Управления дежурного генерала штаба армии подполковник Лавренюк Павел Эдуардович. Рад знакомству, господин ротмистр!
Ротмистра подивило, что, несмотря на свою внешнюю тщедушность, голос подполковника оказался приятно бархатистым, а рукопожатие крепким.
— Николай Николаевич предупреждал о вашем приходе. Так что можете приступать. Что было необходимо мне, я уже выяснил… А бумаги здесь! — Подполковник протянул ротмистру папку. — Карта, бумага на вождение мотора да "нофус" — удостоверение личности — что-то вроде нашего паспорта!
И в соответствии с ним, перед нами подданный Османской империи Арен Акопян, сорока одного года, армянин, рожденный здесь же, под Сарыкамышем, и оттого, вероятно, сносно говорящий по-русски. Утверждает, что лично слышал разговор двух высокопоставленных военных — турецкого генерала и германского полковника. Бежал, чтобы довести до русского командования важную с его точки зрения информацию. Суть ее генерал Воробанов, вероятно, вам вкратце довел, так что тратить ваше время на пересказ не стану. Но от себя скажу, что вопросов в связи с этим делом у меня лично возникло множество: и как перешел фронт, и зачем и как оказался здесь, в Сарыкамыше, и так далее… В общем, пока мутно!
Ротмистра покоробило, что генерального штаба подполковник столь откровенно выказал свое мнение в присутствии допрашиваемого. Так на откровение не вызывают. Но делать нечего — слово не воробей!
— На каком языке разговаривали господа военные? — неожиданно повернувшись, спросил он испуганно заморгавшего армянина.
— На германский… — растерянно промямлил тот.
— Sie verstehen Deutsch?[5]
— Ich habe zwei Jahre in Deutschland gearbeitet…[6] — почти не задумываясь, ответил перебежчик.
Подполковник усмехнулся:
— Неплохо! Я до этого не додумался… А посему не стану мешать! — Он прошел к вешалке, на которой висели шинель с погонами подполковника и гражданское пальто — такое же серое и потертое, как и сюртук армянина.