— Семен Михайлович, — начал Листок. — Кто-нибудь из сестер милосердия испрашивал у вас позавчера, двадцать пятого ноября, разрешения позвонить с вашего аппарата?
Доктор с тревогой посмотрел на ротмистра.
— Странный, однако, вопрос… Неужели что еще?
Листок промолчал.
— М-да, понимаю… Знаете, такое происходит крайне редко. На моей памяти — раза два или три. Но могу с уверенностью утверждать, что не двадцать пятого ноября!
Листок и Авилов вновь переглянулись.
— Тогда одна просьба, Семен Михайлович, — не могли бы устроить встречу с вашим врачом, неким доктором Сидоренко? Нам необходимо с ним коротко побеседовать, если можно — с глазу на глаз…
— Господи! Вы меня воистину пугаете, батенька! — воскликнул главный врач. — Но если вам необходимо, то конечно же… Он только что кончил оперировать, а в вашем распоряжении дежурная ординаторская — я провожу…
— Благодарю, доктор. Если, конечно, не затруднит!
Оставшись в ординаторской наедине с Авиловым, Листок в ответ на недоуменный взгляд штабс-капитана пояснил:
— Вы уж простите, Виктор Николаевич, вчера ночью я звонил сюда. Внешняя связь в госпитале возможна только с аппарата главного врача, так что если кто и мог звонить Волчанову, так только с его кабинета. А двадцать пятого ноября дежурным врачом был этот самый Сидоренко. Они, дежурные, насколько я понимаю, в отсутствии главного находятся в его кабинете, у телефона. По крайней мере, вчера ночью со мной говорил именно дежурный ординатор.
— Это я понял… — медленно произнес Авилов. — Но мне непонятно, почему вы спрашивали о сестре милосердия? Как я полагаю, вы имели в виду именно Наталью Берт? Но ведь штабс-ротмистр Драч…
— Да, её! — неожиданно резко остановил его Листок и возбужденно заходил по комнате. — Её, потому что она солгала Драчу! Волчанов получил звонок, покинул, никому не сообщив, свой пост, ушел в госпиталь. Ушел, никому не сказав, на "авось пронесет", потому что госпиталь рядом. Но к кому он мог сбежать, нарушив устав? Только к тому, кого хорошо знал и кто был ему небезразличен, наконец!
— И потому к Наталье Берт? — холодно спросил Авилов. — А почему не к Дидлову? Что, если шпион вызвал шпиона? Вы такое не допускаете?
— Виктор Николаевич! Его вызвали убивать! За что?
— За перебежчика — убрать лишнего свидетеля.
— Да поймите же, Волчанов не мог убить армянина — не было его в канцелярии, не было! Здесь что-то другое…
— Так что, что другое? — уже раздражаясь, воскликнул Авилов.
— Не знаю! Просто подставили, отвели нас от главного агента-убийцы, деньги и яд подбросили.
Листок выпалил это в какой-то горячке, неожиданно для самого себя, и… осекся. Это было нечто новое, внезапно выплывшее из подсознания.
Оба изумленно уставились друг на друга.
— Значит, вы подозреваете, что и Берт связана с германской разведкой? — медленно, почти по слогам произнес штабс-капитан.
— Не знаю… — устало повторил Листок. — Но обязан узнать!
В дверь постучали.
— Входите! — машинально выкрикнул Авилов.
Вошел невысокого роста врач в белом халате, с изъеденным оспой лицом и какими-то пустыми красными глазами.
— Господа, мне передали, что вы хотели со мной говорить, — объявил он устало, с нескрываемым неудовольствием на лице. — Я к вашим услугам, но времени у меня мало — ожидаем раненых…
— Вы доктор Сидоренко? — спросил Листок.
— Так и есть, господин ротмистр, не знаю, как величать…
— Алексей Николаевич.
— Очень приятно, — вяло буркнул доктор. — А я Сергей Николаевич.
— Скажите, Сергей Николаевич, вы дежурили по госпиталю позавчера, двадцать пятого числа?
Доктор неприятно потер сгибом указательного пальца бугристую щеку.
— Да, я. И что вас интересует?
— Нас интересует, не просил ли кто-то из сестер милосердия во время вашего дежурства и отсутствия Семена Михайловича звонить из его кабинета?
— Простите, господа, могу я сесть? Только что с операционной — ноги, как вата.
— Да, конечно, присаживайтесь!
Авилов придвинул к нему стул. Сидоренко сел и теперь потер колено.
— Нет, господа, из сестричек никто меня звонить не просил. Но меня просили вызвать к аппарату сестру милосердия.
— Кого? — почти одновременно спросили Листок и Авилов.
Сидоренко с любопытством оглядел обоих.
— Если это так важно, то сестру милосердия второй офицерской палаты Наталью Ивановну Берт.
С минуту контрразведчики оглушенно молчали.