Странно, но у Листка как-то сразу отлегло от сердца. Даже стало жалко сотника — видать, по-настоящему запала в его казацкую душу эта красивая стерва!
— Дурак ты, Николай Петрович! — сказал он искренне. — Через ту "Наталью Ивановну" тебя с контрразведки велено убрать! Да и не Наталья Ивановна она вовсе, а подлый агент германской разведки — Анна Калленберг.
И, повернувшись, он прошел к ближайшему стулу, неторопливо достал папиросы и сел.
Оржанский, раскрывши рот, остался стоять у дверей. Через минуту едва выдавил:
— Врешь, Алексей Николаевич… Какая еще Калленберг? Откуда известно?
Чиркнув спичкой, Листок со вздохом ответил:
— Хотел бы соврать… В ту ночь, когда ты в исподнем приперся к ней, она покинула Сарыкамыш и бежала к туркам — предупредить о проезде Государя Императора по дороге в Меджингерт. В перестрелке была тяжело ранена, отправлена в Тифлис, тогда-то все и раскрылось!
Оржанский невменяемо прошаркал к Листку и опустился на стул рядом.
— Но это никак невозможно, командир! Наташа и… шпион…
— Возможно, Петрович… Мы искали с тобой шпиона со "Святой Анной", а оказалось, что Анна вовсе не "Святая", а наиподлейшая, в реальном женском обличии… Но она только пособник — тот шпион, пока ты в пьяном угаре искал свою "Наташу", зарезал нашего "Петровича"…
— Как зарезал? — задохнулся Оржанский.
— Вот так, сотник! Нет больше нашего "Петровича"! Как и того доктора, что лежал во дворе твоей "Натальи Ивановны". Зарезали их… Тем самым ножом Сивцова, которым ты мне стол попортил…
Листок зло сплюнул.
— Но шпион-то здесь, в Сарыкамыше! Только кто — до сих пор не знаем. Отправил твою "Наталью Ивановну" к туркам, а сам здесь остался, видать, Государя нашего дожидаться. А теперь вот Государь возвращается, и что еще произойдет — неизвестно!
Листок посмотрел на Оржанского, а потом на висевшую на бинтах руку.
— Кстати, стреляла в тебя, похоже, она, Анна Калленберг… Пограничники, что перехватили ее, нашли "Люггер" — тот самый, из которого убили твоего знакомца-ополченца, да тебя чуть не пристрелили!
Ротмистр отбросил потухшую спичку, зажег вторую и прикурил.
— Но стреляла-то она в ополченца — это точно! Чтобы тот не донес тебе о другом агенте — Отто Ланге, состоявшего под именем "Роман Дидлов" при ее же госпитале санитаром. Этот-то санитар и застрелил капитана Волчанова! А уж ратника убрали за то, что он про это убийство прознал. Вот так-то, сотник Оржанский!
— Но откуда известно? Взяли его, что ли? — сглотнув, спросил Оржанский.
— Хотели взять, да не успели. У него кольцо было с ядом — серебряное, черт бы его побрал! Успел-таки в рот плеснуть…
— Серебряное? Как у Сивцова, что ли?
Листок, набравший было в рот дыма, чуть не поперхнулся.
— Откуда про кольца знаешь?
Растерянное выражение лица Оржанского сменилось недоумением:
— Так у нас только он и носил серебро…
— У кого "у нас"? — вырвалось у Листка.
— А что ты так взъерепенился, Алексей Николаевич? Я говорю про картежников. А это, почитай, вся команда дежурных офицеров, что при начальнике гарнизона состоит. Когда войска из Сарыкамыша вышли, ее и набрали, команду-то. Либо из контуженых, да раненых, как Волчанов, либо из запасных… А делать-то им что в этом захолустье, кроме как играть? А заводилой он и состоял — Волчанов, как я говорил. Хотя играли обычно на квартире поручика, что соседом состоял капитану.
Сотник вдруг обозлился:
— Алексей Николаевич! Ошибка это — насчет Натальи — не верю я в ее шпионство!
— Да погоди ты со своей Натальей! Сивцов, получается, также играл?
— Заходил, когда служба позволяла. Как и я, впрочем… Но на что это вам?
— Сивцов таким же вот кольцом отравлен!
Сотник обалдело уставился на Листка.
— И… он?! А нож, аксельбанты? Я, признаться, на него грешил…
— Подполковник Лавренюк среди вас бывал? — не дал опомниться Листок. — Кольца серебряного у него не видел?
Оржанский изумленно уставился, было, на ротмистра, но вдруг замотал головой:
— Господи! И какого дьявола все так в жизни? Правду говорят — взял у черта рогожу, отдать придется и кожу! Знаком с подполковником не был и в компании ни разу не видел! Так, встречались у штаба…
Он уронил голову на грудь.
— Думал, любовь встретил, семью заведу… А вон как все обернулось! Любовь гадиной оказалась, друзья полегли, люди невинные пострадали… Зачем только встретил тебя, Алексей Николаевич? Уйду к казакам, на фронт… Али крест найдет грудь, али пуля!