Прапорщик помолчал.
— Капитана Волчанова вызвала в госпиталь также она — Калленберг… Что делать с ним, надоумил все тот же Баков. Он же наказал ей стрелять в ополченца да в Оржанского. Она это стреляла, стерва! А теперь и Оржанского нет…
Росляков запнулся и, испуганно взглянув на ротмистра, быстро заговорил:
— А в Сарыкамыше, как только свезли вас в Тифлис, такое началось, что и не передать! Армянин-то, что вы допрашивали, прав оказался — в то время как Его Величество возвращались с Меджингерта, два корпуса турок уже занимали позиции для обхода Берхмана; третий напротив встал, для отвлечения. Информацию перебежчика в расчет не приняли — вот и прозевали супостата отцы-командиры… А в это время и Энвер-паша прибыл из Константинополя, с германским советником генералом Бронсартом фон Шеллендорфом. О том из Главного управления Генерального штаба наводка пришла, как Авилов сказывал, но и тому значения не придали. А задумал паша "Канны" устроить Кавказской армии — обойти отряд Берхмана, захватить в его тылу Сарыкамыш — со складами да подвозом, — отрезать тем первому Кавказскому корпусу отступление, да и разгромить основные силы. А там уж и дорога открыта на Карс и Тифлис! Только и ждал покушения на царя нашего да неразбериху в войсках. Не дождался, слава богу! Вы помешали, Алексей Николаевич…
Листок с легким стоном заерзал на койке.
— Вам нехорошо? — забеспокоился Росляков.
— Вы утомили его, господин прапорщик, — послышался укоризненный голосок сестры милосердия, находившейся, оказывается, все это время в палате. — Надо бы прощаться…
Но ее перебил вдруг голос раненого:
— Оржанский… что?
Росляков, побледнев, отвернулся.
— Я уж передумал было рассказывать, Алексей Николаевич, чтоб не тревожить. Решил заговорить вас… Погиб сотник Оржанский. В Сарыкамыше ведь бои страшные были! Девятого числа турки пошли в обход на Ольты и Бардус. Генералы наши не сразу поверили, Берхман вообще считал, что в морозы турки на наступление не решатся, потому и не сразу поняли, что рвется враг к Сарыкамышу.
Так что время упустили — к двенадцатому декабря турки стояли уже в шести верстах от города, а у Воробанова, сами знаете, войск регулярных нет. Только две дружины ополчения, железнодорожники да погранцы. И вооружение — одни берданы, шестнадцать пулеметов да два орудия. Вот и растерялся Воробанов. Его Мышлаевский по телефону сместил, а оборону поручил случайно оказавшемуся на вокзале генерального штаба полковнику Букретову, начальнику штаба второй Кубанской пластунской бригады. Через два дня, четырнадцатого, несколько турецких дивизий начали штурм города. А еще через два дня Сарыкамыш был окружен полностью. К вечеру захватили вокзал и казармы Елисавет-польского полка.
Росляков глубоко вздохнул.
— Тогда-то Оржанский в "контору" и примчался с лазарета… Вместе с начальником соседнего санитарного отряда организовал баррикаду и уже дрался, как черт, не жалея ни своих — кто трусил, ни турок — что напирали со стороны дамбы. А потом повел нас в атаку… В ней они с Яшкой и полегли… Семнадцатого город отбили с подоспевшими войсками, но они полегли… Вот так, Алексей Николаевич!
Веки ротмистра с силой сомкнулись, и Росляков вдруг почувствовал, как пальцы ротмистра сжимают его ладонь. Так и лежал — ничего не говоря и сжимая руку. Потом медленно отпустил…
Послышался взволнованный шепот подошедшей сестры:
— Потревожили вы его, господин прапорщик… Прошу вас, уходите!
Росляков, не глядя, кивнул:
— Конечно, сестричка… Алексей Николаевич! — тихо позвал он ротмистра. — Я ведь чего пришел — попрощаться… Пункт наш закрыли, а меня отправляют в штаб Юго-Восточного фронта. Сегодня еду…
Он шмыгнул носом.
— А вас, Алексей Николаевич, к Георгию представили! Намедни сам генерал-квартирмейстер армии генерал Болховитинов должен прибыть с наградою. Только я вам свою награду принес — у докторов выпросил, хотелось самому вручить…
Он запустил руку в карман кителя и, вытащив сплющенный кусок темного металла, двумя пальцами поднес их к глазам ротмистра.