Надо сказать, что звонку Андрея Константиновича Дэн удивился. Прошло уже несколько лет, как они работали вместе на выезде, в команде одного из кандидатов на пост Губернатора (их кандидат вовремя снял свою кандидатуру с выборов, одарил всех участников изрядными премиями и, довольный, укатил в западную Европу - запускать на вырученные деньги свой новый западный бизнес).
Дэн, тогда еще студент, в предвыборную кампанию был принят мальчиком на побегушках - но мальчиком оказался смышленым, цепким, мог и поспорить, если считал решение неправильным, но если оно, даже неправильное, принималось окончательно - упорно, до зубовного скрежета его исполнял. И ни разу не позволил себе тыкнуть носом - «я же говорил!», в неудачу решения, пусть даже ранее оспариваемого, принимал поражение как свое личное. Это импонировало руководству.
Этим и запомнился Андрею Константиновичу, работавшему там же каким-то не то аналитиком, не то массовиком-затейником с политическим уклоном. Позже, как слышал Дэн от коллег по кампаниям, Андрей Константинович пошел по линии HR, и дорос до должности какого-то начальника в большой корпорации, переехал в Москву и вообще, судя по всему, неплохо устроился.
Андрей Константинович, фонтанируя энтузиазмом, рассказывал Дэну о заводе, который многие годы находится в бедственном положении, о городе, который полностью зависит от этого завода, и о том, что на этот завод «забросили» команду успешных менеджеров, дали три года срока и карт-бланш по восстановлению предприятия. Задача одна - завод должен приносить прибыль, и чтобы никакой социальной напряженности.
В общем-то, прибыль - это задача любого разумного бизнеса, но здесь фишкой было то, что завод - государственный, и по принципам рынка не жил никогда. И второе - всю инфраструктуру города сориентировали на помощь команде менеджеров. Местная муниципальная власть должна была подчиняться решениям, принимаемым в верхних эшелонах власти завода. Конечно, в рамках действующего законодательства, «но без всей этой бюрократии, ну ты понимаешь, Дэн, да?»
Контролировалось всё это (на этом месте Андрей Константинович сделал значительную паузу) правительством, то есть «сам понимаешь, кем».
Дэн скептически отреагировал на эту идею - как вообще привык реагировать на все новое, но заинтересовался. Не в последнюю очередь его интерес был обусловлен условиям оплаты труда - полностью «белая» зарплата, размер которой соответствовал порядку заработков на выборах! Но выборы - это 30, от силы 50 % времени в году (если еще хорошо себя проявишь), а здесь - постоянная и, как положено, масса перспектив.
Конечно, Дэн согласился. И, быстренько завершив все дела в городе (их оказалось до обидного немного - на пару дней), он собрал небольшой рюкзак и двинулся на вокзал.
В «смешанное» купе, куда определили Дэна, он вселился не первым. Хотя его соседей не было видно, все признаки обжитого пространства явно выдавали в попутчиках людей основательных, привыкших захватывать и распоряжаться всеми благами, которые предоставляла им неласковая жизнь. Так, хотя поезд шел всего одну ночь (станция формирования поезда - город Барнаул), соседи уже успели расстелить постели, разложить многочисленные чемоданы, сумки и сумочки багажа по всем полкам (включая полку Дэна), развесить по всем имеющимся крючкам одежду, полиэтиленовые пакеты и полотенца - казенные вафельные и свои, махровые, некогда цветные, но посеревшие от времени, со слежавшимися заломами от длительного хранения.
На откинутом столике исходили паром и знакомым до боли в желудке духом прямоугольные коробочки с «одноразовой» лапшой, в прозрачных пакетах были приготовлены бутерброды - с салом, и с маслом, и с колбасой и сыром.
Дэн скривился - он сам, бывало, баловался и такой лапшой, и такими массивными неполезными бутербродами, но делал это дома, втихушку, считая такую еду чем-то неприличным, недостойным воспитанного человека. И, как давно заметил Дэн, резкий запах лапши радовал и вызывал слюноотделение только у ее хозяина, а у всех окружающих ничего, кроме раздражения и легкой тошноты, не возбуждал. Что-то вроде реакции на шуршание пенопласта, только с гастрономическим оттенком.
Лапша на столике явно предназначалась не Дэну, а потому он, скривившись, отодвинул коробочки брезгливо оттопыренным пальцем как можно дальше в сторону, после чего с треском распахнул купейное окно. Прохладный, уже почти совсем осенний ветер, ворвавшись в помещение вместе со свистками поездов и неразборчивыми, но проникновенными указаниями диспетчеров по громкой связи, разбавил застоявшийся купейный запах влажной свежестью и смешал с непередаваемыми ароматами вокзала.