Наконец, он не выдержал.
- Дамы, прошу прощения. Вы вот так вот и будете.... Всю дорогу? - Уточнил он, уже без улыбки, свесив к ним вихрастую голову.
Та, что помладше, стушевалась и замолчала. Та, что постарше, видимо, не растратив боевого духа, с вызовом ответила:
- Да, так и будем. Мы с подругой давно не виделись и хотим поговорить.
Дэн был готов к такому развитию событий.
- Тогда, если Вы не возражаете, я буду читать вслух. Иначе сосредоточиться совершенно невозможно.
Конечно, они не возражали - просто не были готовы возразить такому неожиданному предложению. Кроме того, это казалось справедливым, а они совсем не были какими-то особенно злыми или вредными тетками, и чувство справедливости (пусть и своеобразное, с поправкой на собственную жизнь, которая не стала такой, как мечталось в детстве, и в чем, конечно, был виноват кто-то другой, и что, конечно, было несправедливо), было у них значимым, уважаемым чувством. Соседки переглянулись и продолжили разговор, и Дэн тут же принялся читать. Нет, он не читал слишком громко, не стремился перекричать соседок, он старался сохранять тот же тембр, что и они. Женщины начинали говорить громче - и он прибавлял, они растерянно замолкали, и он сбавлял обороты.
К своему удивлению, Дэну не удалось читать быстро и монотонно, как он планировал изначально. Чтение вслух требовало выразительности, и иногда Дэну даже приходилось возвращаться и перечитывать предложение, если он неверно угадал его построение и использовал ошибочную, как оказалось, интонацию.
Это занятие увлекло его, и суть прочтенного уже не мешалась с сюжетом разговора в купе. Поэтому он даже удивился, когда брюнетка, вскочив, вдруг выбежала в коридор, хлопнув дверью.
Дэн замолчал и, вернувшись в реальность, увидел только одну соседку, блондинку, забившуюся в угол на своей нижней полке и наблюдающую оттуда за ним внимательно, но без былой враждебности.
Дэн продолжил читать молча и в тишине, хотя все эти переживания и отвлечения существенно сказались на интересе к происходящему в книге. Он читал, по большей части, уже не увлеченно, а из упрямства; да и как-то неудобно было откладывать книгу после того, как воинствующая тетка ретировалась из купе. Получилось бы, будто это он - негодяй, а не пострадавшая сторона, отстаивающая лишь свои собственные права и границы. Поэтому приходилось упорно продираться сквозь сюжет повествования дальше, чувствуя на себе пристальный взгляд соседки снизу.
Соседка же, лишившись на время общения со своей подругой, развлекалась тем, что изучала необычного пассажира. Опытным взглядом она определила в нем юношу пылкого, скорого на любовь, но несдержанного, руководствующегося в первую очередь стремлением к собственному удовольствию, и лишь потом, задним умом, задумывающегося о том, какое впечатление произвел. Такие доставляют скорее эстетическое удовольствие, чем физическое; и бабская нежность к ним, даже в минуты интимной близости, какого-то материнского, жалостливого, качества.
Против этого тяжело устоять.
Она рассматривала его пепельные кудри, мягкими волнами обрамлявшие тонкое лицо с непропорционально крупным носом, что, в прочем, не портило общей миловидности, а в сочетании с чуткими на перемену настроения, глазами, даже производило впечатление изысканности. Казалось, он совсем недавно вышел из подросткового возраста - кожа была по-детски гладкой и матово поблескивала в бликах ламп, и если бы не морщины, залегшие двумя вертикальными полосками между бровей, то выглядел бы совсем ребенком.
Возможно, если бы она чуть лучше училась в школе, она бы вспомнила, кого смутно напоминает ей этот юноша, и воскликнула бы - ну точно перерожденный Есенин! - но она, увы, в школе училась неважно, и потому таких сравнений провести не могла.
Подруга запаздывала, и женщина продолжила пристальное изучение соседа. Рассмотрела и по достоинству оценила чуткие пальцы, обхватившие обложку книги, чуть подергивающиеся от таившегося в теле внутреннего напряжения, вечного спутника горячих юношей, представила эти ладони на своем теле. Конечно, руки у него горячие и сухие,- не то, что у ее Кости - большие, тяжелые лапищи. Костя обнимает - аж кости трещат. А этот, наверное, и обнять-то заробеет, будет лишь касаться самыми кончиками пальцев, вздрагивая при каждом прикосновении, вызывая мурашки по всему телу.
Худосочное, поджарое тело юноши было скрыто грубой простыней, и лишь угадывались под ней гибкий торс, жилистые бедра и торчащие жесткие коленки.
Она домыслила себе каждый дециметр его тела, и испытала вдруг странное, давно забытое со своим Костей возбуждение, от чего смутилась и запунцовела, отвернулась, зашелестела пакетами. На счастье, вернулась подруга - шумная, грубая.