«Знают ли партизаны, что Митя Клевцов схвачен?» — рассуждал сам с собой Егор. Хотелось ему каким-то делом оправдаться перед ребятами — может быть, отбить Митяя и вместе с ним уйти к партизанам.
— Не понимаю: за что Гришу Штыкова взяли? — удивлялась Наташа. — Он не партизан. В армии не был…
— А ты что думаешь? — Малышев прищурился. — В городе говорят, что Штыков каждую ночь с партизанами встречался. Не случайно Митя к нему заходил в день ареста.
Наташа все же не могла представить себе, что такой тихий, неприметный человек, как Гриша Штыков, мог играть какую-то значительную роль, чем-то помогать партизанам.
— Ты, если чего узнаешь, немедленно сообщи, — просили ребята Наташу.
Втроем не решились провожать, пошел с ней один Егор.
— Не боишься? — спросил он. — Могут и нас, комсомольцев, также отвести в комендатуру.
А про себя подумал: «Неужели отец сам будет допрашивать и избивать?»
— Боюсь… — неожиданно призналась Наташа, как-то по-детски оттопырив губы и жалобно взглянув на Егора, но тут же посуровела, морщинка разрезала её лоб. — Нельзя нам бояться. Не будет, Егор, у нас Родины, тогда и нас, комсомольцев, не будет. А я верю… наша Родина отобьется, победит… Нас тогда вспомнят, если что случится…
Дождавшись прихода дяди домой, Наташа решительно подошла и, подбоченясь, грозно спросила:
— За что Митю Клевцова забрали? А Гришу Штыкова?.. — и замолчала: дядя был не похож на себя — лицо желтое, глаза осоловелые, не свои…
Ковалев было вскинулся на нее, но тут же съежился, замолчал и ушел к себе в темный угол, где стояла его койка и на столике лежали очки. Даже и теперь, в минуты смертельной опасности, он не имел права раскрывать себя. Но молчал он недолго. Не выдержал. Сам подошел к Наташе и заговорил, сперва грубо, повелительно, потом, сбавив тон, уже упрашивал:
— Уходи, Наташка, пока не поздно! Куда знаешь, туда и уходи… За мной могут тоже прийти… Тогда поздно будет… Уходи, Наташка… Богом тебя прошу…
Разговор Наташи с дядей так и не состоялся. Она заперлась в своей комнате. Ковалев же с трудом сдержался и взял себя в руки. Что будет, то будет. Выхода нет. Он знал, что в эти часы Гришу Штыкова допрашивали в комендатуре. Устоит ли Гриша?..
Прошел час… другой… третий… За Ковалевым никто не пришел.
Значит, Гриша Штыков сегодня выстоял, еще молчит…
И на этот раз Наташа не поняла, в чем дело, не догадалась. Хотя догадаться было нетрудно. Истеричные выкрики дяди не дошли до нее.
«Боится… — думала она по-прежнему неприязненно. — Чем-нибудь не угодил своему начальству и теперь трясется…»
Наташа решила, что расспрашивать дядю все равно бесполезно, что никакой помощи от него не будет. Так она сказала и ребятам, когда они встретились у здания городской тюрьмы. Кому первому пришла мысль встречаться именно у серого, угрюмого здания тюрьмы, Наташа не знала. Но объяснялось это, очевидно, надеждой на то, что Митя и Гриша, может быть, увидят их из тюрьмы.
У каменного забора, обнесенного двумя рядами колючей проволоки, толпились родственники, знакомые арестованных. Кто приносил передачу, кто стремился хотя бы одним глазом взглянуть на близкого человека, попавшего в фашистский застенок. Каждый день группы арестованных под конвоем выводили на работу.
Вывели и сегодня. Но среди них Наташа не нашла ни Мити, ни Гриши Штыкова. Зато Наташа успела сунуть проходившим мимо нее измолденным людям все, что захватила с собой из дому, — хлеб, сухари. Стало как-то теплее на душе.
У ворот тюрьмы Наташа заметила мать Мити Клевцова. Худощавая, сгорбленная, поседевшая от горя Варвара Христофоровна держала в руках небольшой узелок. Часовой, к которому она обратилась, не понимал по-русски или не хотел отвечать, неторопливо прохаживаясь с автоматом на груди вдоль проволочной изгороди. Ничего не добившись, Варвара Христофоровна, еще более сгорбившись, поплелась домой.
Наташа хотела было догнать ее, поговорить, успокоить, но тут кто-то сзади неожиданно дотронулся до ее плеча. Она испуганно обернулась и побледнела: перед ней стоял Саша.
— Ты чего здесь? — прошептал он и, видя, что навстречу идут люди, медленно, сгорбившись, пошел по тротуару, сунув руки в карманы, давая понять Наташе, чтобы она следовала за ним.
Так они медленно шли друг за другом квартала три-четыре, мимо встречных солдат, мимо редких пешеходов, не обращавших на них внимания. Саша направился к сараю, одиноко стоявшему в конце улицы. Ворота сарая были раскрыты настежь, соломенная крыша разобрана, и через голые, почерневшие ребра стропил проглядывало серое небо. Наташа остановилась на улице, у телеграфного столба, подождала, стараясь утихомирить сильно бившееся сердце, и тоже направилась к сараю.