— Председательшин сынок… Мазай… Мазай…
— Смотри, зубастая! Худо будет, — не выдерживал Саша, показывая ей кулак. Темные глаза его гневно сверкали.
Мазаем в селе звали Сашиного отца за его охотничьи наклонности. Теперь это прозвище, как репей, прилипло и к Саше.
Прочно пристало и к Тоне ее прозвище — Плакса.
Саша хмурился, когда Тоню дразнили такой обидной кличкой.
— Маленькой ее так прозвали дома, — объяснял он Витюшке. — А теперь она не плачет. Нос ей вчера расквасили ребята, и то не заплакала.
Тоня дичилась в компании, помалкивая и держась в сторонке, но охотно водилась с Сашей. Тем более что ее отец, пастух, горой стоял за Надежду Самойловну, первым поддерживая ее на собраниях.
— На Шуркиной матери колхоз держится, — поясняла Тоня девочкам, широко раскрыв голубые глаза и разрумяниваясь. При этом две круглые ямочки проступали у нее на пухлых щеках.
Саша заметно отличал ее от других девчонок.
— Хочешь черемушки? — предлагал он Тоне, когда они оставались вдвоем.
Тоня морщилась:
— Терпкая она очень…
Но все же Саша забирался на черемуху и набивал карманы пахучими черными ягодами. Потом вдвоем у погребца рядом с Сашиным домом они устраивали пир. Тоня деловито расставляла на бревнах разноцветные черепки, усаживала своих самодельных кукол, подметала вокруг мусор. Саша выкладывал из кармана черемуху, приносил с огорода стручки гороха, бобов.
— Ешь, — угощал он, — я еще принесу. У нас много:
— Хочешь, добегу до моста? — предлагал он, задорно блестя глазами. — Хочешь, спрыгну вниз?
Стояли они на обрыве поодаль от Сашиного дома. Вниз даже страшно взглянуть. Если поставить друг на друга два телеграфных столба, и то не хватит до того места, где они стоят.
— Что ты! — пугалась Тоня. — Не смей, слышишь! — На острых, как иголочки, черных ресницах ее появлялись слезинки.
Саша, конечно, не прыгнул бы вниз. Не такой он глупец. Просто ему приятно, что Тоня так боится за него, переживает.
Как-то дома во время обеда не сдержанный на язык Витюшка сказал:
— А у Шурки невеста есть… — и съежился, встретив гневный взгляд брата.
— Кто же это? — заинтересовался Павел Николаевич. — Работница-то нам нужна в хозяйстве.
Саша молчал, насупившись. Он только украдкой показал брату кулак.
— Наверно, Тоня, — догадалась Надежда Самойловна. Поставив чугунок с кашей на стол, она с любопытством взглянула на Сашу. — Ну, ешь, жених. А то невеста разлюбит такого худущего.
Хорошо, что отец и мать не стали больше допытываться и сразу же заговорили о другом — о Кирьке Барине, которого курьяновские бабы видели в лесу. Интересно было послушать, но Саша поспешил вылезти из-за стола и скрылся от возможного неприятного разговора подальше.
— Кирька Барин в лесу живет, — сообщил он ребятам на улице.
Поздно вечером Саша проснулся от звона разбитых стекол. На полу валялся кирпич. На дворе надрывались от лая собаки.
— Не запугают, — шептала мать, успокаивая сыновей.
Огня не зажигали, сидели в темноте.
Отец хмуро молчал, затыкая тряпками разбитое окно. В этот вечер были выбиты стекла еще в двух домах, где жили комсомольцы.
Теперь, как только ночью начинали ворчать собаки, отец выходил с охотничьим ружьем на крыльцо, караулил.
Дела в колхозе поначалу шли неважно. Кое-кто из вступивших в колхоз отсиживался до полудня дома, хотя дед Пупырь неустанно трезвонил в буфер, висевший на площади, созывая людей в поле.
Саша слышал, что говорили на селе. Многие в глаза и за глаза ругали председателя сельсовета, как будто во всех неполадках была виновата Надежда Самойловна.
— Тяжело с нашим народом, — жаловалась дома мать. — Ох как тяжело!..
Но, побывав в городе, возвращалась оттуда бодрая, деловитая.
— Райком партии в обиду меня не даст, — говорила она мужу. И думала — сказать дома или нет, что ей советуют подать заявление в партию.
Через неделю вечером у них снаружи загорелся дом. Саша ложился спать, когда отец, рванув дверь в избу, закричал: «Горим!..» и, схватив в сенях ведра с водой, бросился обратно во двор.
Огонь затушили вовремя. Только слегка обгорела стена сзади двора и часть крыши. Всю ночь семья провела без сна.
— Не запугают, — с горечью, но решительно повторяла мать, — весь колхоз не сожгут, мы не одни.
В следующую ночь у Чекалиных загорелся сарай. Все село сбежалось на пожар. Саша видел, как дружинники из местной пожарной команды бегали вокруг сарая, растаскивая крючьями горевшие бревна, и из кишки, извергавшей толстую струю воды, заливали огонь. Сарай сгорел дотла. В толпе говорили, что это мстят за раскулаченных. Шепотом называли и фамилии, упоминали про Кирьку Барина, хотя никто из песковатских не видел его в селе.