— Надо разыскать Дмитрия… — просила ее жена Тимофеева, — он где-то здесь, в лесу с партизанами…
Но где?.. В семье Тимофеева не знали. Кто-то должен был знать в городе? Но кто?..
Про партизан говорили ей и мать и дядя, избегавший встречаться с племянницей, очевидно не догадываясь, что сквозь тонкую дощатую перегородку Наташе все слышно. Так она узнала, что почти каждый день на шоссе, на проселочных дорогах взрывались вражеские автомашины, из-за кустов стреляли в немецких солдат, что неспокойно чувствовали себя оккупанты и в городе. По ночам рвалась вражеская связь, оказывались порезанными шины у автомашин, плакаты и объявления на стенах домов срывались, замазывались.
По улицам ходили усиленные патрули, в различные места района посылались карательные отряды, расстреливали колхозников, подозреваемых в связи с партизанами.
Приходя из комендатуры, дядя словоохотливо сообщал обо всем этом сестре. Даже разговаривал сам с собой. Наташа слышала, как он громко бурчал про себя: «Озлобились все в комендатуре на партизан… Долго ли до беды».
Или он умышленно старался запугать ее, надеясь, что она уйдет из дому. Она замечала. Теперь она все замечала. Возвращаясь домой, дядя как-то подозрительно озирался по сторонам. Чего-то боялся — неужели партизан?
— Наташка дома?.. — спрашивал он у сестры и в который раз советовал: — Пускай уходит к своей крестной в Черепеть. Там спокойнее.
Все в доме Ковалевых жили в состоянии страха.
В таком подавленном состоянии и встретил Егор Астахов Наташу на Коммунистической улице, которая теперь носила другое, немецкое название. Она шла в старой черной жакетке, закутавшись по-старушечьи в темный рваный платок. Шла медленно, очевидно задумавшись или маскируясь. Егор первый окликнул ее. Наташа остановилась, как-то испытующе глядя на своего школьного товарища.
Егор давно не видел ее и поразился — так она осунулась и похуделая. И глаза у нее были сухие, воспаленные, словно она не спала несколько дней.
— Ну как… — Егор хотел сказать: «Как ты живешь?» — но понял, что такой вопрос неуместен. И вместо этого, запнувшись, он спросил:- Кого-нибудь из ребят встречаешь? Все теперь, как затворники, дома сидят, никого не увидишь.
— Нет, не встречаю, — сухо ответила Наташа.
И хотя она не думала обидеть Егора, он понял ее ответ по-своему.
«Тоже сторонится… — подумал он. — Сын полицая… А сама чем лучше? Нет, мы так не разойдемся».
— У нас с тобой одна судьба, — криво и жалко улыбаясь, сказал он, загородив ей дорогу. — У меня отец в полиции. У тебя дядя.
— Что ты хочешь этим сказать? — быстро спросила она, побледнев.
— Ничего… — У него дрожали губы. — Оба мы с тобой стали вроде чужие, отщепенцы…
Наташа порывисто шагнула в сторону, хотела обойти Егора, но остановилась, только теперь заметив, как осунулось лицо Егора и какой у него жалкий, растерянный вид. Егор в своем рваном порыжелом пиджаке с оторванным хлястиком, в старой, надвинутой на лоб кепке стоял перед Наташей с застывшей на губах кривой улыбкой. Мысли лихорадочно проносились у него в голове. Если Наташа уйдет, то он уже больше не будет ее останавливать. Пускай идет, раз она тоже чуждается его. Пускай будет что будет. Торопясь и волнуясь, он бессвязно продолжал говорить:
— Ты думаешь, я не переживаю… ты думаешь, мне легко? Я знаю, мне теперь ребята не верят, что я комсомолец, что я… Отец чужой мне. И раньше был чужой… Молчал я только, никому не говорил. Если бы ты знала…
Опасаясь, что на них обратят внимание, Наташа и Егор свернули в проулок и пошли совершенно не в ту сторону, куда каждый из них намеревался идти. Наташе было жаль Егора но она не понимала, чего он хочет от нее. А Егор продолжал бессвязно говорить про отца, про мать, боясь, что он опять останется один, ничего не услышав от Наташи, и снова один пойдет домой.
И вдруг ей стало все ясно. И разговор Егора. И недавняя, так обидевшая ее встреча с Володей Малышевым и Васей Гвоздевым, когда они, заметив ее, быстро перешли на другую сторону улицы, хотя она и окликнула их. И злой шепот соседской девчонки в спину: «Полицеиха!..» Вот в чем дело! За предательство дяди она тоже отвечает, хотя за собой никакой вины и не чувствует.
Новая мысль обрадовала ее: как она раньше не догадалась?
— Знаешь что? — сказала она тихим шепотом. — Мы с тобой здесь сидеть сложа руки тоже не будем. Мы будем мстить фашистам, как сумеем… Слышишь, Егор? Ты согласен? Я доверяю тебе. Ты мой товарищ… А ты мне… доверяешь? Они остановились.