Павел Николаевич видел в сыне самого себя. Его радовало, что Саша увлекается охотой, рыбной ловлей, пчелами. Не ленится работать на огороде и в поле. Выучится Саша на агронома и станет работать в колхозе — это самое лучшее, что мог пожелать отец для сына. Надежда Самойловна мечтала о другом. Ей хотелось, чтобы старший сын стал инженером-изобретателем. Она выписывала для него технические журналы, соседям говорила:
— Шурка у меня будет инженером.
— А я кем буду? — спрашивал везде поспевавший Витюшка.
— Болтуном! — сурово отвечала мать. — Дойдешь благополучно до девятого или десятого класса — тогда видно будет. А теперь вот соседи на тебя жалуются — озоровать стал…
Витюшка не обижался. Поболтать на улице или в школе, пошалить со своими приятелями он всегда был не прочь.
Только один Павел Николаевич знал, чем был занят Саша в Песковатском. Однажды, заглянув к себе на усадьбу, он заметил сына с лопатой в руках. Саша копался в старой землянке, подправляя стены и устраивая потолок.
— Может быть, пригодится, — смущенно сказал Саша, искоса поглядывая на удивленное лицо отца. — Готовиться надо.
— Готовиться? — переспросил Павел Николаевич, не сразу поняв, что имеет в виду Саша.
— Если придут фашисты, я останусь здесь, в партизанском отряде, — пояснил Саша, наблюдая, как воспримет отец его решение.
Разубеждать Сашу Павел Николаевич не стал. Он внимательно посмотрел на сына и только сейчас заметил, как за последнее время Саша повзрослел.
Павел Николаевич не знал, что сын трудился не один. Помогали ему Егорушка и Степок. Помимо землянки, задумали ребята из подпола дома прорыть подземный ход наружу.
— Думаешь, и до нас дойдут? — волновался Степок.
— На всякий случай. Понимать надо, голова, — сердито обрывал его Егорушка.
— Без меня не ройте, — предупреждал Саша. — Узнают на селе — панику поднимут.
Распростившись со своими деревенскими дружками, Саша спешил домой, в город. На ночь могло быть неожиданное задание по истребительному батальону.
Незадолго до 1 сентября на дверях школы появилось объявление. В нем сообщалось, что о дне начала занятий будет объявлено дополнительно. Слово «дополнительно» было подчеркнуто жирной чертой. И то, что оно было подчеркнуто, внушало ребятам какую-то надежду. Старшеклассники, читая объявление, хмурились и тихо расходились.
— Фронт подходит — может быть, и вовсе не будем учиться в этом году, — толковали между собой собравшиеся около объявления малыши, тоже не по-детски серьезно поглядывая друг на друга.
Саша постоял у объявления, потом через черный ход прошел в школу узнать, открыта ли библиотека.
Библиотека была закрыта. На двери висел замок.
— Какие теперь книги! — замахала на него руками старушка уборщица. — Госпиталь на днях разместят.
Саша заглянул в свой класс. Все было на месте, как в июне, когда ребята расходились оживленные, радостные, думая о наступающих каникулах.
На стене висела старая стенгазета с заметкой Саши «Подтянуть отстающих». Как разом все изменилось!
Когда Саша вернулся обратно, у крыльца все еще толпились школьники.
Вдруг пронзительно завыла сирена.
В сером облачном небе, прямо над школой, гулко завывая, пронеслись одно за другим два звена одномоторных истребителей с фашистской свастикой. Малыши, напуганные ревом моторов, шарахнулись в сторону, едва не сбив с панели проходившего мимо пожилого человека — заведующего городскими банями Якшина. Тот тоже трусливо метнулся в подъезд.
Саша остался на улице, он стоял на панели, запрокинув голову, чувствуя, как бешено колотится сердце.
Впервые вражеские самолеты летели над городом днем на небольшой высоте.
Впервые так ясно и отчетливо вблизи видел Саша паучью свастику и черные кресты на крыльях самолетов. Впервые видел врага, который в любой момент мог сбросить на город бомбу, обстрелять…
«А где же наши самолеты? — думал Саша. — Почему они не вступают в бой?» Было ему до слез обидно. И невольно возникло такое ощущение, словно фашисты находились совсем рядом и вражеские войска вот-вот вступят на улицы Лихвина.
— Боязно все-таки, — криво улыбнулся Якшин, выглядывая из подъезда. — Добрались и до нас… разве остановишь такую силу… — Лицо у Якшина внезапно оживилось, подобрело. — Так, что ли, молодой человек?..
Саша ничего не ответил, сразу помчавшись к сборному пункту истребительного батальона.
Вдали, над железнодорожной станцией, уже поднималось густое черное облако дыма.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
То, что еще недавно казалось очень отдаленным и даже невозможным — чтобы вражеские войска могли дойти до небольшого мирного городка на берегу Оки, отстоявшего за тысячу километров от пограничной полосы, — произошло в несколько дней.
Не было никакого сражения, пушки и пулеметы не стреляли, а вырытые заранее на возвышенных, удобных для обороны местах окопы остались пустыми и необжитыми; фашистские полчища где-то стороной прорвались вперед, перерезали железную дорогу, и сразу же город заполнили отходящие войсковые части, обозы…
Всю ночь и весь день на разбухших от недавних дождей дорогах тарахтели повозки, урчали автомашины, громыхали орудия. Жители города тревожными взглядами провожали колонны грузовиков, медленно ползущие обозы беженцев с несложным домашним скарбом на ручных тележках. Размешивая липкую осеннюю грязь, по шоссе шла пехота. Было много раненых, их везли на машинах, на телегах, а легко раненные шли пешком.
Издалека доносились глухие звуки канонады. Люди прислушивались, вступали в разговоры с беженцами, с ранеными. В душе у них еще тлела надежда — бьются паши войска! Может быть, остановят врага, не пустят дальше…
И днем и вечером на улицах теперь толпились люди, смотрели на дальние зарева, от которых небо краснело, словно набухало кровью.
Истребительный батальон в эти дни на операции не выезжал. Все были заняты спешной эвакуацией города и района. Но Саша не мог, ничего не делая, сидеть дома. Вместе с Митей Клевцовым он отправился к Тимофееву, надеясь получить какое-нибудь боевое задание. Но Тимофеева там, где он должен был находиться, не оказалось. Они долго ждали. Попробовали обратиться к Коренькову, но тот нетерпеливо отмахнулся от ребят. Его все время осаждали какие-то военные, отрывали телефонные звонки.
Отчаявшись дождаться Тимофеева, Саша и Митя отправились в райком партии. Здесь тоже было шумно и людно, во всех комнатах толпились колхозники, военные, эвакуированные. И все чего-то настойчиво требовали, чего-то добивались, кого-то разыскивали.
Саша слышал разговоры про транспорт для отправки больных, про не вывезенные еще запасы зерна на складах, про вражеских парашютистов, якобы появившихся в тылу за городом.
— Хоть бы нас отправили куда-нибудь!.. — сердился Митя, отчаявшись пристроиться к какому-нибудь делу.
Добрались ребята и до секретаря райкома. Но поговорить с ним все не удавалось.
Калашников на ходу подписывал какие-то бумаги, распоряжался погрузкой на военные автомашины беженцев — женщин и ребятишек. Вскоре он уехал, но быстро вернулся.
Саша встречал Калашникова в эти дни в разных концах города — то на переправе через реку, то во дворе школы, над которой еще реял большой белый с красным крестом флаг, то у складов райпотребсоюза. По-прежнему одетый в полувоенный костюм, в фуражке с красной звездочкой, Калашников неторопливо и негромко давал какие-то указания, только изредка повышая голос.
Саша и Митя все-таки разыскали Тимофеева. Он был в запыленном старом плаще и забрызганных грязью сапогах. Лицо его осунулось, отливало желтизной.
Выслушав ребят, он нахмурился и кратко приказал:
— Находиться дома до особого распоряжения. Кто хочет эвакуироваться — напишите заявление. Задерживать не буду.