Вечером у Саши поднялась температура. Он лежал на нарах, безучастно глядя на окружающих.
— Всерьез заболел Шурик, — тихо говорила Люба партизанам, с тревогой поглядывая на Сашу. Опа задумчиво перебирала весьма скудный запас своих лекарств в походной аптечке, не зная, на чем остановиться. — Разве здесь поправишься? — Она оглядела черный бревенчатый настил потолка, земляные стены. — Холодно, сыро. Да еще днем на сквозняке сидел.
Матюшкин предложил напоить Сашу малинкой, да на горячую печку.
— А где же у нас печка? — сердито спросила Люба. — Надо соображать, прежде чем говорить…
— В деревню пойти надо… Ясное дело, не здесь, — Матюшкин стоял на своем.
Насчет малинки и горячей печки соглашались с Петровичем и другие партизаны, был согласен и Павел Николаевич. Но он опасался отправлять сына в деревню, тем более в Песковатское. Село на большой дороге, почти каждый день на ночлег останавливаются немцы. Не хотелось отправлять Сашу и к учительнице в Мышбор, хотя Дубов и другие партизаны говорили, что она свой человек. Против Мышбора возражали и девушки. Лучше уж в Песковатское, к родным, говорили они.
Саша молча соглашался с ними, ему тоже не хотелось идти к незнакомой учительнице.
— Может быть, тебе картошечки поджарить? — заботливо спрашивал Петрович, любивший хозяйничать на кухне.
— Спасибо, дядя Коля, не хочу… — Саша неохотно смотрел на окружающих, отворачивался, не принимая участия в разговоре. Не нравилось ему, что нянчились с ним, как с малым ребенком. Как ему надоели эти заботливые тревожные взгляды!
И, словно понимая настроение Саши, откликался со своего места Ефим Ильич:
— А вы дайте парню уснуть… Проспится, завтра и не узнаете.
Ночью Саша просыпался, чувствуя, как ему жарко, и снова засыпал.
На другой день в лагере стало известно, что немцы схватили в городе Митю. Сообщил об этом Березкин.
Как только Саша узнал о случившемся, он оделся.
— Ты куда? — насторожилась Таня. — Опять с температурой ходить будешь?
— Куда, куда! — сердито отозвался Саша. — Разве можно теперь лежать!
Саша пошел разыскивать Тимофеева. «Отпрошусь в город… — думал он. — Надо Митяя выручать…»
Тимофеев не разрешил Саше идти в город.
— Я бы все узнал, — просил Саша. — Вы поймите, Дмитрий Павлович, мы с Митей обещали выручать друг друга, если что случится… Не такой уж я беспомощный, как вы думаете. — Он выжидательно смотрел на командира, не отходил от него.
— Нужно проверить, — строго сказал ему Тимофеев. — Не всякому слуху можем верить. Понял?
— Понять-то я понял… А Митяй не вернулся… — Саша продолжал стоять возле командира.
Успокаивая Сашу, Тимофеев пообещал:
— За Митяя не беспокойся… Если нужно будет, тебя первого пошлю в город. Только поправляйся быстрее.
Никакой тревоги в словах командира не чувствовалось, и Саша отошел, успокоившись. Ведь Дубов и Алеша уже пошли на разведку — узнать, что же произошло в Лихвине с Митей Клевцовым. Саша вернулся обратно в землянку.
— Ты скоро меня вылечишь? — говорил он Любе. — Пошел бы тогда я в город, про Митяя узнал… А то вот лежу здесь.
Люба ничего не ответила. Она была встревожена не меньше Саши. Девушки-партизанки, собравшись вместе, сидели расстроенные, пригорюнившись. Клевцова успели полюбить за веселый простецкий характер.
— Ничего с Митяем не произошло… — пытался Саша их успокоить. — Мне сам командир говорил. Я тоже в свое время пропадал, да вернулся… Так и Митяй…
Но все же Саша не мог отогнать от себя тревожной мысли. Думал, что если бы он теперь побывал в городе, то через ребят и Наташу все бы точно узнал. «Можно всем отрядом проникнуть в город и, если что, отбить Митяя…» — думал он.
Поздно вечером вернулись в лагерь Дубов и Алеша. Саша уже спал. И никто, кроме Тимофеева, не узнал, что дела в городе обстояли значительно хуже, чем предполагали. Под угрозой находилась вся подпольная организация.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Только один человек в городе знал, что Гриша Штыков находится на подпольной работе — это старший полицай Ковалев. И, в свою очередь, только один человек в городе знал, что полицай Ковалев работает на партизан, — это Гриша Штыков.
Они как будто случайно встречались на улицах города, как будто случайно останавливались, разговаривали и быстро расходились, передав друг другу то, что нужно. Так налаживалась связь. Казалось, все было предусмотрено. Но случилось одно за другим то, что с первых же дней чуть не порвало эту связь.
Неожиданное возвращение Наташи Ковалевой в город спутало все надежды Прохора Сидоровича на то, что, поступив по заданию Тимофеева в полицию, он может спокойно работать на партизан. Присутствие в доме племянницы-комсомолки явно опорочивало его в глазах других полицейских и, главное, в комендатуре. Но еще более был выбит Ковалев из колеи, когда он узнал, что у него в доме, вернее в амбаре возле дома, на его усадьбе поселилась семья чекиста Тимофеева. Напрасно Наташа с матерью думали, что он ничего не подозревает. Об опасных жильцах Ковалев узнал на другое же утро. Никогда еще в жизни он не чувствовал себя таким подавленным, разбитым, как в эти дни, пытаясь что-то предпринять. Правила конспирации запрещали даже в своей семье говорить, что он находится в полиции для связи с партизанами. Сказать одной племяннице? Но она сразу не поверит и может погубить не только его, но и себя.
Смертельная опасность нависла над домом Ковалевых. Прохор Сидорович не сомневался: если в гестапо узнают, расстреляют всех, и в первую очередь его и Наташу.
Оставался единственный выход — как можно скорее заставить племянницу со своими спутниками покинуть дом. Но как?
«Запугать ее, — думал он, — пригрозить. Пускай уходит и уводит своих гостей». Но Наташа оказалась не из пугливых. Тогда возникло другое решение.
Нужно как можно быстрее дать знать партизанам. И тут Ковалев вспомнил про Гришу Штыкова. Вот кто мог помочь ему. Не беда, если он встретится с Гришей теперь же, а не через неделю, как условился он с Тимофеевым, когда тот уходил из города.
Но разговор с Гришей Штыковым вначале не только ничего не дал, но и испугал того и другого. Ковалев вернулся домой, совершенно не понимая, что же происходит. Или Штыков струсил и отказался помогать партизанам. Или он сам что-то сделал не так, как Тимофеев его инструктировал. Семья чекиста продолжала жить у него в амбаре, а Ковалев метался из дома в комендатуру и обратно, каждый час ожидая катастрофы. Через неделю, при следующей встрече с Гришей Штыковым на улице, Ковалев снова повторил свой пароль. На этот раз разговор состоялся. А на следующий день опасные жильцы ушли из его дома. Ковалев так и не понял: помогли партизаны или семья Тимофеева нашла другое пристанище.
Тревожные дни пережил и Гриша Штыков после первой встречи с полицаем Ковалевым. Но тут, в городе, он встретился с Митей Клевцовым, и тот от имени Тимофеева предупредил его о предстоящем разговоре с неизвестным. Кто этот неизвестный — для Мити осталось тайной. Когда Ковалев снова подошел на улице к Грише Штыкову и заговорил с ним, Гриша понял свою первоначальную ошибку и полностью доверился сухощавому, плохо выбритому старику с белой повязкой полицейского на рукаве. Так с помощью Мити Клевцова начала действовать связь подпольщиков с партизанским отрядом, о которой были в курсе только Тимофеев, Костров и Дубов. На этот раз, получив задание от командира, Митя Клевцов пошел один в Лихвин. Он должен был до сумерек прийти в город и медленно, не спеша пройти по Советской улице. Тут ему предстояло повстречаться с Гришей Штыковым, который дважды в неделю, по вторникам и пятницам, перед сумерками появлялся на этой улице. Если на улице безлюдно, они оба должны были остановиться для разговора; если обстановка неподходящая — разойтись, чтобы затем встретиться в кустах у реки. Митя уже встречался с Гришей раньше, и все сходило благополучно.
На этот раз его постигла серьезная неудача.