Едва молодожены вышли на работу, как оказались и сами вовлечены в революцию. 12 октября 1905 года Служба сборов Варшавской железной дороги вместе со всеми остальными вокзальными службами поддержала бастовавших московских коллег. Остановились также Балтийская и Николаевская железные дороги, за ними — городской транспорт. Закрылись магазины.
Петербург погрузился в странное безвременье и тишину. Добираясь пешком на службу, Александр и Мария приостанавливались возле стихийно возникавших групп людей, остолбенело читавших расклеенное по городу воззвание генерал-губернатора Трепова, в котором он извещал население о том, что приказал полиции подавлять беспорядки самым решительным образом, а «при оказании же к тому со стороны толпы сопротивления — холостых залпов не давать и патронов не жалеть».
Семнадцатого октября 1905 года, подчиняясь ситуации, император издал манифест о гражданских свободах, гарантировавший неприкосновенность личности, свободу совести, слова, собраний и союзов. В середине ноября газеты принесли весть о восстании в Севастополе: матросы открыто выступили против командующего Черноморским флотом вице-адмирала Григория Павловича Чухнина. 15 ноября крейсер «Очаков», ставший штабом восстания, был расстрелян артиллерией судов, оставшихся верными присяге.
От происходившего кружилась голова.
И при этом гарантированная императорским манифестом свобода слова! Можно говорить и печатать всё что угодно. Предварительная цензура отменена. Такого Россия еще не знала. Немедленно расцвела сатирико-юмористическая печать, осмелевшая настолько, что обратила свой издевательский взор на политических деятелей всех уровней власти, включая императора. Чего стоил один только рисунок в журнале «Сигнал» (который редактировал недавно приехавший в Петербург одесский журналист Корней Чуковский). Во фразе из треповского приказа «патронов не жалеть» художник очень бледно вывел первые две буквы и получилось «тронов не жалеть»! Вот когда любой поэт, имевший сатирический дар, не должен был упустить свой момент. И Гликберг его не упустил.
…Конец ноября 1905 года. На Невском проспекте, в известном «доме Зингера» идет совещание редакции журнала «Зритель». Редактор-издатель, художник Юрий Константинович Арцыбушев, ставит в очередной номер забавное стихотворение «Чепуха» какого-то начинающего автора, подписавшегося Саша Черный. Арцыбушев рискует: недавно его ознакомили под роспись с новыми временными правилами о печати, по которым издание, допускающее материал, дискредитирующий государственную власть, подлежит преследованию в судебном порядке (конфискация тиража, денежный штраф, приостановка или запрещение издания, привлечение редактора к суду с заключением в тюрьму). «Чепуха» же содержала прямые оскорбления в адрес известных высокопоставленных чиновников и самого императора. Тем не менее стихотворение было напечатано.
Двадцать седьмого ноября 1905 года на страницах «Зрителя» (№ 23) произошло рождение нового сатирического поэта Саши Черного, и больше всех этому были рады Александр и Мария Гликберги. Журнал имел тираж до ста тысяч экземпляров, и, значит, огромная аудитория узнала о Саше Черном, написавшем такие стихи, что моментально запоминались, легко ложились на частушечную мелодию, словом, — уходили в народ. Однако прежде чем рассказать, что это были за стихи, поговорим о псевдониме, который пристанет к Александру Гликбергу навсегда.
По нашему мнению, псевдоним Саша Черный нельзя рассматривать вне связи с тем текстом, под которым он впервые появился. «Чепуха» — это не название произведения в привычном для нас понимании, а жанровое обозначение, которое мы сегодня подзабыли (такое же, как, к примеру, баллада или былина). «Чепухой», «небывальщиной», а в целом «скоморошиной» на Руси называли фольклорные короткие рифмованные детские сказки, абсурдные по содержанию, воссоздающие «мир наизнанку», в котором нарушены все логические связи. Исполнялись «небывальщины» под аккомпанемент дудок (отсюда еще одно название «погудки») речитативом, скороговоркой. У русского читателя того времени стихотворение-чепуха вызывало конкретную ассоциацию с веселым обманом, а его автор — со скоморохом-балагуром, сочинившим детский стишок. Мы полагаем, что в подписи «Саша Черный» изначально присутствовал игровой, смеховой смысл, выраженный в уменьшительной форме имени: автор-де сам относит себя к миру детства. Если наша догадка верна, то становится на место и рассказанная Гликбергом история происхождения псевдонима «Черный» из его одесского детства: якобы в их семье было два Александра, один — блондин, второй — брюнет; чтобы их не путать, одного прозвали белым, другого — черным. Брюнету позже детское прозвище очень пригодилось как удачная находка — городу и миру явился Саша Черный.