Выбрать главу

Сейчас я понимаю, что это было очень по-детски - не уметь принять то, что есть, требуя большего. Думаю, тогда я подсознательно надеялся, что резкий разрыв и мои страдания заставят ее одуматься или уговорить родителей отменить Швейцарию. Конечно, этого не случилось. Девяностые - разгул нищеты и бандитизма. Отключения света, задержки зарплаты по полгода и более, и «приятным» бонусом - перестрелки каждый вечер. Ничто не заставило бы ее родителей передумать, тем более душевные и гормональные терзания пубертатного подростка. «Долбоюноши», как говорил мой дядя.

И - нет, мы не переспали.

 

***

 

Прошло много лет. И вот уже я  физрук в той самой школе. Жизнь меня помотала, но к четвертому десятку я решил остепениться, вернуться к матери (отец ушел годом ранее) и скрасить ее старость. Ну и, конечно, мне просто больше некуда было идти.

После школы я отучился в Саратове, там же женился и остался. Брак не удался, да и сложно ему было удасться, учитывая, что нам было чуть за двадцать, а жили мы в двухкомнатной квартире ее родителей. Я совру, если скажу, что не помню ее имени, но - клянусь, чистая правда! - не помню ее лица, хоть мы и прожили почти три года.

Развод был быстрым, и это лучшее, что случилось в этом браке. Никогда не живите с родителями! Эта фраза стала моим коронным советом всем знакомым парам.

Следующий год я посвятил постижению таинств жалости к себе и достиг в этом деле превосходных результатов. В высшей точке владения этим искусством я вдруг осознал, что мне двадцать шесть, у меня нет работы, нет денег, нет друзей, нет чистой одежды, а крыши над головой не будет уже завтра - платить было нечем, и владелец квартиры просто устал мне верить. Мне не к кому было пойти.

Но так вышло, что я встретился с одним старым знакомым - бывшим соседом по комнате в общаге, с которым я никогда особенно не дружил. Он был холост, жил один, и...  Да, мы не дружили, зато ему повезло пропустить ту часть жизни, где у меня уже не было жены, но было много собутыльников - отличных парней, пока у меня в кармане водились деньги. И у нас уже был опыт совместного проживания.

Так что, выслушав меня, он - несмотря на мои слабые возражения - затащил меня к себе, выделил комнату и заставил выкинуть всю одежду, выдав что-то из своего гардероба. Он прилично окреп за то время, что я постигал дзен - сначала в браке, потом в его отсутствие,  и его одежда смотрелась на мне мешковато. Но длилось это недолго. Через пару недель мы вместе уехали на Север, где он работал, и где стал работать я.

Там я научился трудиться. Иначе было никак - в минус сорок ты либо вкалываешь наравне со всеми, либо подыхаешь. Я выбрал труд. Компания, в которой мы работали, достойно оценивала наши старания, лишения и тяготы, перечисляя огромные - по меркам Саратова начала нулевых - деньги.

Прошло несколько лет. Север стал ненавистен, но привычен. Глядя в то время на себя в зеркало, я видел сухого, но жилистого мужика с пронзительными выветренными глазами. Тридцатилетний юбилей я отметил ядреным самогоном в компании таких же суровых мужиков, жирной поварихи и каких-то б..., вывезенных по такому случаю с материка.

Там же я второй раз женился. На этот раз почти удачно, если не учитывать, что она была на двенадцать лет старше. Дядя говорил, что на безрыбье и рак - щука. Но в те годы я бы уже дал ему фору по части пословиц, поговорок и жизненного опыта. И мой жизненный опыт упорно твердил - надо жениться, заводить семью, детей и перебираться на материк.

К тому времени мой «общажный» сожитель (ставший другом, конечно, я помню его имя - Михаил, - и пусть земля ему будет пухом!) неудачно съездил в отпуск. Он даже не доехал до Саратова - кто-то выкинул его из поезда, позарившись на северные заработки. Он был мертв уже тогда, когда его выкидывали с заплеванной (уверен, так и было) тамбурной площадки.

Моя вторая жена удачно использовала меня, чтобы вернуться на материк, в цивилизацию. Уже на третий день в Саратове она загуляла так, что на пятый я «подал на развод». На самом деле мы не были расписаны, так что я просто выдворил ее вместе с вещами, воткнул в зубы пачку купюр и захлопнул дверь. Купюры были не высшего достоинства, но позволили успокоить совесть.

Я пустился было во все тяжкие  (знаю, что штамп, но ведь так и было, а дядя учил меня говорить, как есть, не юля)  - снимал проституток и смазливых студенток, играл в казино, обзавелся кучей знакомых, с которыми в любое время суток можно было весело оторваться.

Деньги не кончались, как я ни старался, и в моменты просветления, пересчитывая их, я был уверен - хватит надолго.

Но «надолго» тоже имеет срок годности. Деньги кончились. Я оказался там, с чего начинал почти десять лет назад, - без денег, без крыши, без семьи. Отец тогда уже умер, а я даже не ездил на похороны. Меня просто не смогли найти, чтобы сообщить о его кончине.