- Развлекаешься?
Я подпрыгиваю от неожиданности и больно ударяюсь коленкой о ножку парты.
- Гаранин, ты когда-нибудь меня до инфаркта доведешь, - кидаю на него свой самый сердитый и недовольный взгляд, и тру ушибленную ногу. На Сашу мое недовольство никаким образом не действует. Он вальяжно седлает стул впереди стоящей парты и, кивнув на несчастную розу в моих руках, спрашивает:
- У тебя сегодня день рождения?
- Нет, - отрицательно мотаю я головой. – Ваня притащил. Сама не пойму в честь чего.
- И даже нет предположений? – иронично спрашивает парень.
- Думала, что домашку списывать, но он вроде и сам неплохо учится.
- Понятно, - тянет задумчиво Саша, хотя мне вот ничего не понятно. Но об этом я не успеваю спросить, так как он резко меняет тему. – Как тебе мой прикид сегодня?
- Здорово, - честно отвечаю я, еще раз окидывая его взглядом. Сейчас рядом с ним, я внезапно чувствую себя такой стремной в простых джинсах скини и клетчатой рубашке. – Ты и в черном симпатичный, конечно, но так просто модель.
- Ты считаешь меня симпатичным? – вскидывает свои густые брови Саша.
- А то ты не знаешь, - фыркаю я, сосредоточившись на сворачивании цветка. Хотя все равно вряд ли она без воды доживет до конца уроков.
- Знаю, - улыбается Саша, следя за моими ухищрениями. – Но слышать от тебя это приятно.
- Ой, да, пожалуйста, - роза вроде уложилась, но тут же выпрямляется и вновь торчит из рюкзака. – Если это повышает тебе настроение, могу говорить хоть каждый день.
- Ловлю на слове, - подмигивает мне Гаранин, а мое сердце уже не подпрыгивает. Наверное, начинает привыкать. – А теперь хватит мучать бедный цветок.
Он вытаскивает из своего рюкзака поллитровую бутылку с водой, отбирает у меня уже весьма потрепанную розу и, открыв бутылку, втыкает туда цветок.
- Давай, спрячем его в какой-нибудь шкаф, а потом после уроков заберешь.
Я бросаю благодарный взгляд на своего, или вернее сказать, на спасателя бедной розы, и делаю так, как он сказал. До конца перемены остается всего три минуты, и мы спешим к следующему уроку. На выходе Саша внезапно произносит:
- А знаешь, никто кроме тебя даже не заметил, что я не ношу другие цвета.
- М-м-м, - мычу я, не зная как адекватно прокомментировать это заявление.
Надеюсь, он не подумал, что я втюрилась в него и теперь подмечаю все подряд. Не успеваю я придумать что-то, чтобы опровергнуть эту теорию, как мы уже подходим к следующему классу.
Весь вечер я провожу, как на иголках. Мне безумно хочется ускорить стрелки часов, чтобы все, наконец, уснули, и я смогла бы спокойно пробраться наверх. Саша ничего не отменял и он дома, так что должен прийти. Кстати, как только мы вернулись со школы, он уже второй день подряд все свое свободное время проводит с братом. И я радуюсь, потому что замечаю, как Теме это нравится.
С Гараниным мы придумали новую схему. Теперь я пишу, скидываю ему, он читает, а потом мы на мансардце обсуждаем его замечания и вносим изменения. Моя история все больше и больше наполняется идеями и предложениями Гаранина. Но я совсем не против, так как его задумки и неожиданные повороты событий действительно интересны.
Когда часы показывают одиннадцать, я залезаю в свою такую привычную вязаную кофту, и, захватив ноут, направляюсь на мансарду. Саша уже там, и я чувствую в груди радость и облегчение. Устроившись рядом на полу и водрузив комп на ящик, я жду, когда он загрузится. Тишину нарушает Саша:
- Я понял, почему из всех своих вещей выбирал все черное.
- И почему же? – заинтересовано смотрю я на парня.
- Я думаю, это отражение того, что творится у меня внутри. Внешне я пытаюсь быть обычным подростком, у которого есть девушка друзья, брат.… Но внутри, я все еще там, на кладбище, - он замолчал, явно борясь с душащими его эмоциями. Его взгляд прикован к черному звездному небу в окне. – Тема не пытается никем казаться. Он действительно смог отпустить родителей и начать жить. А я нет. Я просто притворяюсь.
А я не знаю что сказать. Дать ли ему возможность высказаться и молча выслушать, или мне стоит сказать что-то типа банального «все будет хорошо»? Фигня полная, не будет ничего хорошего. Они же умерли. И эта фраза для убитых горем людей только еще больше раздражает.
Внезапно тишину нарушает сам Саша:
- Сегодня ему было бы сорок.
Я замираю. Мои глаза вмиг делаются влажными.
Я не спрашиваю кому. Это и так ясно. Его отцу. Я молча жду, чем еще он захочет со мной поделиться. На этот раз долго ждать не приходится.
- Когда-нибудь, скорее всего я стану старше него. Старше мамы. А им будет всегда тридцать девять и тридцать восемь, - сдавленно шепчет он, не смотря в мою сторону. - Мне хреново от того, что их нет рядом
- Я понимаю, - тихим голосом произношу я. Я нахожу лежащую на полу его ладонь и сжимаю в своей. Однако совсем не ожидаю его дальнейших действий. Он резко вырывает руку и смотрит на меня с ненавистью:
- Понимаешь? – выплевывает слова он мне в лицо. – Ничего ты, Саш, не понимаешь! Твои родители живы и здоровы! Они любят тебя, они рядом. Они увидят, как ты повзрослеешь. Как пойдешь в универ, увидят твоего мужа и твоих детей. А мои нет. Они под хреновыми метрами промозглой земли, лежат в виде полусгнивших трупов. А я здесь! И они никогда не узнают, как сложится моя жизнь и жизнь Темы. Что ты понимаешь, Самойлова, скажи?
Я шокировано смотрю на искаженное яростью лицо Саши и не знаю что ответить. Слезы непроизвольно стекают по моим щекам.
Парень встает с места, чтобы уйти. Нет. Не позволю. Он должен знать, что я действительно его понимаю. Кому, как не мне знать, какового это вариться в этой боли одному и не находить того, с кем можешь разделить свое горе и одиночество? Поэтому я хватаю стоящего на ногах Сашу за руку и дергаю на себя.
- Сядь, - прошу я срывающимся голосом.
Но Саша вновь выдергивает руку и направляется к двери. Я встаю и произношу ему вслед эти ужасные для меня слова:
- Мои родители тоже умерли.
Саша ожидаемо останавливается. В полумраке я не вижу его лица, но понимаю, что он считает меня сумасшедшей.
Я продолжаю:
- Вернись, и я расскажу тебе свою историю, - уже не дожидаясь его, я сажусь обратно и продолжаю наблюдать за играющей в прятки луной. Наверное, прошло около минуты, когда Саша все же садится рядом. Я делаю глубокий вдох, чтобы унять эмоции и открыться этому человеку.
- Мне было тогда тринадцать, - начинаю я рассказывать свою историю. - Я скатилась тогда на тройки из-за всей этой истории с дурачеством Вани. Из-за того, что меня дразнили в школе, стала прогуливать уроки, сбегала с них посреди учебного дня. Родители не знали в чем причина такого поведения. Списали все на гормоны подростка и решили воспитывать. Наказанием стало лишение меня связи. Думаю, что взрослые действительно уверены, что для нас это самое ужасное, что может случиться в жизни. Но мне кажется, что для них просто так легче. Тем не менее, они поменяли пароль от вайфая и отобрали телефон. Я знала, что пароль они не запомнят, поэтому должны были его куда-то записать. В надежде найти или его, или свой телефон, я пробралась к ним в комнату. Я перерыла все. Нашла телефон в их «тайнике» под кроватью и в нем же наткнулась на документы. Очень странные документы. От которых у меня закружилась голова и потемнело в глазах… Там было свидетельство о рождении, документы на право опеки и еще что-то там. Я решила, что этого просто не может быть, и что это какая-то дебильная шутка родителей. Но я все же сфоткала все бумаги на свой телефон, запоролила его, положила обратно, и ушла, как будто меня здесь и не было. Ася помогла мне выяснить, что означали все эти странные бумаги. Родители хотели это скрыть ото всех и от меня в частности. Но городок маленький, скрыть такое окончательно просто нереально. Так что нашлись подруги подруг теток мамы Аси, и тогда мне стало все окончательно известно, - делаю небольшую паузу, чтобы перевести дыхание и взглянуть на Гаранина. Он сидит с неестественно прямой спиной и неотрывно следит за мной. Мы неотрывно смотрим друг на друга несколько секунд, а потом я отворачиваюсь и признаюсь: