Следующий шаг состоял в том, чтобы свести Сороса с Черномырдиным. Через пару дней Борис сообщил, что такая встреча назначена. Пришлось звонить Джорджу и радовать его известием, что ему не удастся догулять отпуск — прямо с яхты в Адриатике его заберет вертолет и доставит в ближайший аэропорт, откуда специально зафрахтованным самолетом он прибудет в Сочи, где Черномырдин проводит отпуск. Премьер ждал Сороса у себя в субботу, 14 июня.
ЗАНИМАЯСЬ БИЗНЕСОМ, БЕРЕЗОВСКИЙ не забывал о Чечне. Ранним утром 12 июня в моей московской квартире раздался звонок.
— Через четверть часа за тобой приедет машина. Нужно кое-что сделать по дороге в Сочи. Летим в Грозный.
На бетонной полосе подмосковного аэродрома прогревал двигатели громадный военный самолет. Это был воздушный штаб российского Совбеза.
— Тут у ребят будет истерика, если выяснится, что я взял на борт американца, — сказал Борис, сидевший в командирском салоне вместе с Рыбкиным. — Кроме Ивана Петровича и Сергея, моего телохранителя, никто не знает, кто ты такой. Так что смотри, чтоб тебя не раскрыли. А когда мы начнем обсуждать государственные тайны, пересядешь в другой салон.
Когда мы взлетели, охранник повел меня в хвостовую часть самолета. По дороге в одном из отсеков я увидел офицеров в наушниках, склонившихся над мониторами. Затем был отсек, в котором около двадцати устрашающего вида десантников сидели в полной боевой экипировке, а в углу, в стойках, отдыхали автоматы. Наконец, в маленьком отсеке в конце самолета я увидел Сергея, охранника Бориса, с которым встречался в логовазовском клубе.
— На земле не отходи от меня далеко; если что понадобится, обращайся ко мне, — сказал он. — Узнают чеченцы, кто ты есть — выкрадут. Придется платить выкуп.
Мы приземлились. Из окна я наблюдал, как наши десантники заняли позицию, окружив самолет. Подъехали фургон и несколько джипов, из которых высыпали боевики. Рыбкин, Борис, двое сотрудников Совбеза, Сергей и я сели в фургон — шестеро штатских в толпе вооруженных чеченцев. И поехали, оставив спецназовский эскорт позади, у самолета.
— Нет никакого смысла брать их с собой, — объяснил Сергей. — Если что, им все равно не справиться с боевиками, и лучше, чтобы они не входили с ними в прямой контакт, от греха подальше. Если нас что-то и защищает, то только чеченское гостеприимство.
Впрочем, судя по выражению его лица, на гостеприимство чеченцев он не слишком рассчитывал.
Несколько минут мы ехали по местности, изуродованной войной, оставляя позади разрушенные дома, обожженные деревья и сгоревший русский танк, и остановились у дома, чудесным образом не тронутого войной. Караван джипов и внедорожников доставил чеченскую делегацию: одетого в камуфляж Масхадова, Ахмеда Закаева в гражданском костюме — тогда я увидел его впервые, и Удугова, моего старого знакомого по мирным переговорам на даче, в традиционной чеченской каракулевой папахе. Удугов мне кивнул, а я сделал важное лицо — пусть думает, что и сюда проникло ЦРУ. Сергей и я остались в коридоре в компании свирепых боевиков, одетых во все черное и увешанных автоматами всевозможных марок. Мы сидели в полной тишине, поглядывая друг на друга.
Через час переговоры завершились.
— Забираем Масхадова и летим в Сочи к Черномырдину, — объявил Борис.
КАК Я ПОЗЖЕ УЗНАЛ, эти переговоры были частью начинающейся “Большой игры” за каспийскую нефть. Нефтепровод Баку-Новороссийск на протяжении 140 километров проходил по территории Чечни. Чеченцы настаивали, чтобы Ичкерия, так же как Россия и Азербайджан, была суверенным партнером. Сторонники жесткой линии в Москве — “партия войны”, отказывались дать чеченцам равноправный статус, сочтя это очередным унижением для России. Но Березовский и Рыбкин думали лишь о том, чтобы побыстрее запустить нефтепровод и обойти американцев, предлагавших Азербайджану построить другой нефтепровод в обход России — из Баку через Грузию в турецкий средиземноморский порт Чейхан.
13 июня я был единственным свидетелем, если не считать съемочной группы ОРТ, мероприятия, которое по телевизору выглядело как совместная пресс-конференция Масхадова и Черномырдина после переговоров в Сочи. Когда-то здесь располагалась летняя резиденция Сталина; виллу окружал райский сад с величественными кипарисами и роскошными клумбами, террасами спускавшийся к морю. Мы находились всего в трехстах километрах от Чечни, но это была совершенно другая планета. Масхадов и Черномырдин объявили перед камерой, что наконец устранены все препятствия для открытия нефтепровода и подготовлены новые соглашения между Россией и Чечней, касающиеся банков и таможни. А между строк читалось: пусть московские милитаристы бесятся — Рыбкин с Березовским их опять обошли.
МАСХАДОВА УВЕЗЛИ НА аэродром, а через несколько часов прибыл успевший слегка загореть Сорос. Как и я, он находился под сильным впечатлением от того, что оказался на бывшей даче Сталина. С Черномырдиным они встретились, как старые друзья; премьер-министр шутливо напомнил ему о своей антикоммунистической проповеди в Белом доме год с лишним назад. Теперь наступила очередь Джорджа читать лекции: за обедом он не жалел красноречия, рассказывая о преимуществах свободного рынка и корпоративной прозрачности, и пообещал, что его трехмиллиардный вклад в “Газпром” изменит точку зрения западных инвесторов, по-прежнему считавших Россию ненадежным местом для капиталовложений.
Борис сиял. Все трое скрепили договоренность рукопожатием. Затем Джордж отвел меня в сторону.
— Борис заплатил тебе, чтобы ты организовал встречу?
— Конечно же нет, — сказал я. — Я думал, что работаю на тебя.
— Это хорошо. А ты, часом, все еще не гражданин России?
— Нет, Джордж, я потерял советское гражданство, когда уехал отсюда двадцать лет назад. Я думал, ты знаешь.
— Это плохо. Видишь ли, мы с Борисом договорились, что создаем компанию — пятьдесят на пятьдесят, чтобы купить акции “Газпрома”. Я хочу иметь в ней контрольный пакет, но по закону необходимо, чтобы более 50 процентов были в руках “резидентов”. Требуется российский гражданин, которому я мог бы полностью доверять, чтобы баланс был в мою пользу.
— В Москве у меня есть дочь от первого брака, она российская гражданка. Правда, сейчас она подумывает о переезде в Америку.
— Это подойдет, — сказал Джордж. — Как только вернешься в Москву, отправь в мой офис копию ее паспорта. Мы дадим ей четверть процента.
Джордж внимательно следил за моей реакцией, и, признаюсь, мне потребовалось усилие, чтобы скрыть душевный трепет. Четверть процента от трех миллиардов! В эту минуту я ощутил в себе присутствие той самой капиталистической алчности, которая движет Борисами и Джорджами всего мира: оказавшись в нужное время в нужном месте, я вот-вот стану мультимиллионером!
НО, УВЫ, СУДЬБА решила иначе. План “взятия Газпрома” развалился в течение нескольких часов после нашего возвращения в Москву. Его похоронил вице-премьер Борис Немцов, которого Джордж с утра посетил в Белом доме. Немцов объявил Соросу, что еще в марте, когда он вошел в правительство, было решено, что отныне в стране действуют новые правила: приватизация будет происходить только по-честному, в открытых аукционах, а значит — никаких закулисных договоренностей. Немцов настоятельно порекомендовал Джорджу не принимать участие в сделке с Березовским, ибо она организована по старым правилам “грабительского капитализма”, против которых сам Джордж так резко выступает. Как же он может теперь подрывать усилия “младореформаторов”, которые начали в России новую эру честной игры?