— Пусть он нас чуть-чуть покатает, — сказал он, забираясь на заднее сиденье желтого турецкого такси, — мне надо прийти в себя.
— Что так долго? — спросил я, не выдержав затянувшейся паузы.
— Меня долго кололи.
— Как кололи? — не понял я.
— Ну, раскалывали. Мы по телевизору разговаривали с Вашингтоном. С той стороны сидел мужик, кстати, на тебя похожий, по-русски — без акцента. И с ним целая команда. Сначала меня проверяли. Зададут вопрос, потом бегают, сверяют. А потом он от меня часа три информации добивался. Я, говорит, хочу тебе помочь, но мне надо хоть что-нибудь иметь, чтобы я мог за тебя просить, не могу же я идти наверх с пустыми руками. В общем, вполне стандартный подход.
— Ну и ты?
— Да я вспомнил одну вещь. Не хотел говорить, а потом думаю, черт с ними, скажу. Мне нечего терять. Он прямо подпрыгнул, когда услышал, говорит: “Все сходится. Сэнк ю вери мач”.
— Зачем же ты это сделал, Саша? Ведь Джозеф предупреждал: ничего им не давать, пока не получишь гарантий. Они тебе хоть что-нибудь пообещали?
— Да нет, сказали — иди в гостиницу и жди. Теперь будь что будет.
Сашино напускное безразличие плохо скрывало его внутреннее напряжение. Я попытался представить себя на его месте — быть целиком во власти человека на экране и лихорадочно соображать, что лучше: держать язык за зубами и делать вид, что знаешь кучу секретов или сказать им все, что знаешь, и будь что будет? Интересно, что же заинтересовало американцев? Но я не стал давить на Сашу, на сегодня с него хватит. Захочет, скажет сам.
НАШ УЖИН в тот вечер представлял собой грустное зрелище. Толик капризничал, Саша молчал, что-то обдумывая, Марина и я поддерживали разговор на отвлеченные темы. Раньше или позже, но мне нужно было возвращаться домой. На самом деле, в кармане у меня лежал билет в Нью-Йорк на следующее утро, но у меня не поворачивался язык им об этом объявить.
Вдруг Саша сказал:
— Нас уже пасут. Видишь мужика с газетой за стойкой в баре. Он сидел в холле на этаже, а потом спустился сюда. Сейчас проверим.
Саша вышел из-за стола и пошел в туалет. Мужик повернулся так, чтобы видеть дверь туалета. Саша вышел, направился в фойе. Мужик снова переместился, чтобы держать его в поле зрения.
— Придурки. С такой наружкой меня бы давно с работы выгнали, — сказал Саша, вручая мне газету, которую подобрал в холле, чтобы его прогулка выглядела естественно. — На, почитай.
— Я мельком бросил взгляд на первую страницу. Это была местная газета на английском языке “Туркиш Таймс”. Заголовок на полполосы гласил: “Облава на Русских”. Статья сообщала, что в Турции находятся двести тысяч русских с просроченными визами, многие связаны с проституцией и переправкой нелегальных эмигрантов в Европу, и власти их отлавливают и депортируют в Россию. “Ну прямо в точку, — подумал я. — Хорошо, что Саша не читает по-английски”.
— Как ты думаешь, этот мужик один? — спросил я.
— Один, иначе не бегал бы за мной с этажа на этаж. Ночью больше и не требуется — ведь мы никуда не денемся из гостиницы. Наверное, нас засекли у посольства. Они ведь наблюдают за посольствами; точно должны были засечь. Надо отсюда уходить.
Мы переглянулись и сказали одновременно: “Хорошо, что мы не сдали машину”.
— Марина, возьми у Алекса ключ от его комнаты, только незаметно, — сказал Саша. — Иди в номер, будто вы пошли спать, собери вещи, перетащи к Алексу на восьмой этаж и жди там.
Марина зевнула: “Ну, ребята, пока”, и потащила за собой к лифту сонного Толика. Через полчаса поднялись и мы с Сашей. Мужик в баре остался на своем месте.
Номера были на разных этажах — седьмом и восьмом. Когда лифт остановился, наши взгляды встретились, и я увидел в его глазах панику: расстояние от лифта до комнаты ему предстояло преодолеть в одиночку, а это идеальный момент для нападения. Он вышел из лифта.
Когда я вошел в свою комнату, Марина смотрела телевизор. Одетый Толик спал в моей постели.
Потребовалось две поездки на лифте и четверть часа, чтобы перетащить вещи и сонного Толика в машину. Когда все было готово, я позвонил Саше: “Спускайся, мы готовы!”
Через три минуты наша машина выскочила из подземного гаража гостиницы “Шератон” и двинулась в неизвестном для нас направлении, ведь карты города у нас не было. Я посмотрел на часы. Была половина второго ночи.
— Как ты думаешь, ушли? — спросил я Сашу.
— Черт его знает, если он был один, то ушли, но в городе невозможно сказать. Вот выедем на шоссе, будет ясно.
— Если б я знал еще, в какую сторону ехать, — сказал я.
На перекрестке стояла стайка желтых такси. Водители, собравшиеся у передней машины, что-то горячо обсуждали.
— Как проехать в Стамбул? — спросил я по-английски. — Стамбул, Стамбул!
Последовало длинное объяснение по-турецки. Я жестами объяснил таксисту, что поеду за ним — пусть выведет нас на стамбульское направление. Через полчаса, расплатившись с таксистом, мы легли на курс.
— Останови-ка машину, — сказал Саша после крутого поворота шоссе. — Постой минут десять… Вроде никого нет, едем дальше.
Какую-то часть пути мы ехали молча.
— Я не дамся живым, — вдруг сказал Саша. — Если американцы нас не примут, покончу с собой.
— Не говори глупостей, — сказала Марина, не открывая глаз.
— У тебя классная жена, — сказал я. — Если тебя выдадут, она останется здесь и станет женщиной Востока.
— Нет, я поеду за Сашей в Сибирь, как жена декабриста, — сказала Марина.
— Вот видишь, какая замечательная у тебя жена, радоваться надо.
— Какой у тебя план действий? — спросил Саша.
— Добраться до Стамбула, поселиться в гостинице и выспаться. А потом уже обсуждать план.
— Хочешь, я сяду за руль?
— Нет, не хочу. Если нас остановят, у тебя в правах одна фамилия, а в паспорте — другая. Сразу загремим.
Ночные путешествия располагают к откровенности. Особенно, если ты только что сделал решающий шаг в своей жизни, сжег мосты, за спиной у тебя спят жена и ребенок, которых ты потянул за собой, а твой собеседник — единственный дружественный представитель незнакомого нового мира. Не прошло и трех часов, как я узнал всю Сашину биографию. Впрочем, тогда он сказал не все: секрет, вызвавший накануне восторг в Вашингтоне, стал мне известен гораздо позже.
С РАССВЕТОМ ВЫПАЛ густой туман. Судя по километражу, мы должны были уже въехать в Стамбул, но перед нами стояла только густая молочная стена. Может, турок-таксист сыграл с нами злую шутку и направил в противоположном направлении? К тому же у нас кончался бензин. Я ехал и думал о том, что мой вашингтонский приятель был прав — меня несет в неизвестность туманный поток, и я теперь целиком во власти “закона непредвиденных последствий”. Кто знает, где мы окажемся через час после того, как встанем на пустом шоссе без бензина, а к нам подъедет турецкая полиция и проверит документы.
Впервые за пять дней, прошедших после ночного звонка Бориса, у меня было время подумать над вопросом жены, от которого я отмахнулся в Нью-Йорке: чего ради меня понесло в Турцию? Нет, это была не просто жажда приключений. Скорее, то была ностальгия по прошлому, возможность вернуться на четверть века назад, когда при других обстоятельствах мне самому пришлось испытать то, что должен чувствовать сейчас Саша — опьяняющую смесь необъятной свободы и безграничной уязвимости человека, который бросил вызов всемогущей системе, и вот — не раздавлен, жив, и может быть даже оставит монстра в дураках! Это чувство победы над собственным страхом, забытое за годы американского благополучия, дремало на задворках моего сознания четверть века, с тех пор, как в мрачной Москве 70-х годов я распространял книжки Солженицина и организовывал встречи Сахарова с западными корреспондентами. Борис прав — скоро диссиденты снова начнут бегать в американское посольство, а отчаянные мальчики — перепечатывать самиздат. Монстр КГБ не погиб и вновь набирает силы, насосавшись крови в двух чеченских войнах. Как я мог упустить шанс помериться с ним силами еще раз?!