По словам Закаева, о выкупах было прекрасно известно на самом высоком дипломатическом уровне, но вместо того чтобы заставить Россию прекратить эту практику, европейцы стыдливо отмалчивались; англичане и французы были в курсе, когда дело касалось их подданных. Все об этом знали. Но публично это отрицалось.
Сначала чеченское правительство просто просило российскую сторону прекратить выкупы. Потом Масхадов публично обвинил русских в том, что они поощряют захват заложников. Он даже заявил, что российские спецслужбы находятся в доле с бандами, похищавшими людей. Но все продолжалось по-прежнему.
Когда много лет спустя, в Лондоне, я расспросил об этом Бориса, он объяснил, что “все было не так просто. Масхадов кривит душой, целиком сваливая ответственнось за исламистов на российскую сторону. Он сам пытался их приручить, когда взял Басаева и Удугова в правительство”.
— Причин ослабления Масхадова было две, — объяснил Борис, — невыполнение Россией взятых на себя экономических обязательств и его собственное нежелание жестко обойтись с исламистами, после того, как он победил на выборах. Проблема заложников — следствие его слабости. Когда я был в правительстве, главным для нас было заключить мир, и мы это сделали. Позже, когда Чубайс с Немцовым “ушли” меня из Совбеза, Чечня покатилась по наклонной плоскости, и с этим уже ничего нельзя было сделать. Рушайло тогда попросил меня помочь с заложниками, потому что мне доверяли чеченцы. Я ни о чем не жалею: мы спасли от верной смерти человек пятьдесят, и большинство из них были простыми солдатами. Поверь мне, все это делалось строго официально, с ведома и согласия Кремля”.
Однако в главном мнения Бориса и Закаева совпали: именно в этот период расширились и окрепли оперативные контакты между ФСБ и теми, кто брал заложников. К началу 1999 года сотрудничество перешло в политическую плоскость: российские спецслужбы и радикальные группировки стали подыгрывать друг другу в усилиях подорвать стабильность в Чечене.
НАЧАЛО 1999 ГОДА ознаменовалось массированной атакой на разобщенный и ослабленный междуусобицами лагерь Ельцина. В авангарде этого наступления шла Генеральная прокуратура во главе с ветераном советский юстиции Юрием Скуратовым, слегка грассирующим импозантным мужчиной лет пятидесяти, любившим появляться на публике в генеральском кителе.
Наступление шло по трем линиям — на Березовского, членов семьи Ельцина и клан Чубайса с помощью трех уголовных дел.
В начале февраля всю команду Глушкова уволили из “Аэрофлота”. Прокуратура объявила, что ведет расследование по подозрению в отмывании денег швейцарской компанией “Андава”, той самой, посредством которой чекистов отлучили от аэрофлотовских денег. Так началось “дело Аэрофлота”.
Второе расследование, “Дело Мабетекс”, касалось обвинений во взяточничестве ближайшего круга президента. Швейцарская строительная фирма “Мабетекс” уже несколько лет работала на российском рынке, выполнив несколько десятков престижных проектов, в том числе восстановление Белого дома, поврежденного обстрелом во время путча 1993 года. В январе 1999 года, по запросу Скуратова, следователи швейцарской прокуратуры произвели обыск в штаб-квартире “Мабетекса” в Лугано. Искали доказательства того, что швейцарцы заплатили “откат” сотрудникам ельцинской администрации за 300-миллионный контракт на реконструкцию Кремля. Вскоре после этого во французской “Ле Монд” появилась статья о том, что среди получателей фигурирует президентская дочь Татьяна Дьяченко.
Наконец, выступая 11 января по телевидению, Скуратов сообщил, что расследует информацию о незаконном обогащении высшего звена госчиновников, Так началось “дело об исчезнувшем займе МВФ”. Прокурор объявил, будто в июле-августе 1998 года Центробанк истратил средства займа Международного валютного фонда “нецелевым путем”. Речь шла о последнем транше в 4,3 миллиарда долларов, полученном Россией за месяц до кризиса. Впоследствии, уже после своей отставки, Скуратов утверждал, что несколько приближенных к правительству банков и более семисот госчиновников экономического блока, все птенцы гнезда Чубайса, узнали о предстоящем дефолте заранее и успели в последний момент ликвидировать свои личные вклады в обреченные ГКО и вывести средства за границу. На это будто бы и ушел весь “исчезнувший” транш МВФ.
Из трех дел наибольший шум в прессе в то время вызвала атака на Березовского, но знающие люди понимали, что речь идет о тотальном наступлении на Кремль по всем фронтам. Скуратов никогда бы не осмелился начать эти расследования в одиночку; за ним стоял Примаков, сговорившийся с думскими коммунистами криминализовать режим. Проблема заключалась в том, что сам Ельцин поначалу так не думал. Он отказывался верить в коррумпированность своего узкого круга и доверял Примакову, с которым договорился совместно уйти “ловить рыбу” в 2000 году, передав власть “молодому, сильному” реформатору.
Николай Глушков (слева), Березовский и Бадри Патаркацишвили, 1995 г. (Архив Бориса Березовского)
“Но это было только начало, — продолжал Глушков. — Настоящий шок у них наступил, когда мы взяли под контроль денежные потоки”.
Часть V
Сотворение президента
Глава 12. В кругу “семьи”
Триумфальное восхождение Путина из лубянского кабинета в кремлевский берет начало от незначительного на первый взгляд события — дня рождения Лены Березовской 22 февраля 1999 года. Борис и Лена планировали лишь небольшой праздник, только для членов семьи и самых близких друзей. Но Путин приехал сам, без приглашения, чем сильно удивил не только Лену с Борисом.
В эти дни противостояние Березовского с Примаковым достигло максимального накала, и оптимисты соглашались с пессимистами, что на этот раз олигарху не удастся выйти сухим из воды. Именно поэтому, впервые за многие годы, Лена с Борисом решили никого не приглашать — зачем ставить людей в неловкое положение?
Совсем недавно они были в Кремлевском дворце съездов на премьере “Сибирского цирюльника”, первого российского блокбастера в голливудском стиле. Дворец был до отказа заполнен разодетой публикой — пять тысяч “лучших людей” Москвы. Но как только Борис и Лена вошли в зал, вокруг них моментально образовалось свободное пространство, нечто вроде зоны отчуждения; от них инстинктивно отодвигались, как от прокаженных. Быть связанным с Березовским становилось опасно.
Тремя неделями раньше следователи генпрокуратуры в сопровождении телекамер и вооруженных бойцов в масках совершили набеги на двадцать четыре офиса и частные квартиры в Москве, имевшие отношение к Борису, включая головной офис “Сибнефти”. Искали подтверждения нелегальной прослушки телефонных разговоров, которую будто бы вела служба безопасности Березовского. Полным ходом шло следствие по “делу Аэрофлота”. Одновременно с этим началась налоговая проверка телекомпании ОРТ. Комментаторы в один голос заговорили о закате эры олигарха. Люди бились об заклад, что Бориса арестуют. И никто не сомневался, что за всем этим стоит Примаков.
“Демонстрация силы в отношении Березовского показывает, что Примаков начинает брать под контроль силовые структуры, которые прежде подчинялись только Ельцину, — писала в эти “Бостон Глоуб” в репортаже из Москвы. — Примаков усиливает влияние в СМИ, промышленности и структурах национальной безопасности, расставляя на ключевых позициях “людей в черном” — бывших шпионов, связанных с ним со времен работы шефом разведки”.
“Березовский теряет контроль, — констатировали “Московские Новости”. — Его обычных защитников на этот раз не видно, и контратаки не последовало”.
Однако Ельцин, пребывавший в депрессии, не воспринимал атаку на Бориса как часть наступления на себя самого. Ему боялись доложить, что его собственная дочь проходит по “делу Мабетекса”. Он также не слишком хорошо понимал, насколько “дело о пропавшем займе” Международного валютного фонда угрожает команде Чубайса.