Политический круг Бориса в те дни сузился до горстки людей, объединенных решимостью остановить Примакова во что бы то ни стало. В их число входил тандем “Таня-Валя”, Роман Абрамович, а также советник Ельцина по экономике Александр Волошин. Из-за присутствия в группе Татьяны и Юмашева, которого Ельцин любил как сына, все вместе они стали известны как кремлевская “семья”. Борис, который был минимум на десять лет старше всех остальных, являлся для них чем-то вроде гуру.
Влияние “семьи” на президента никогда не было столь серьезным, как об этом писали журналисты, а с их легкой руки и западные специалисты по России. Бэ-эн, как они между собой называли Ельцина, никому не позволял собой манипулировать и никогда не забывал о собственных интересах. К тому же он недолюбливал Березовского, который был движущей силой группы. Иначе говоря, “семья” была не столько “кухонным кабинетом” Ельцина, сколько мозговым центром при Тане-Вале, которые доносили идеи Березовского до президента в приемлемой для него упаковке.
Самым молодым членом “семьи” был Рома Абрамович. В конце 1997 года он попросил Бориса познакомить его с Таней-Валей, после чего не прошло и месяца, как они стали неразлучны. Борис тогда сказал Роме: “Я могу с ними работать, но жить с ними не могу — проводить выходные, катать на яхте и прочее. Если ты этим займешься, я буду только рад”. К тому времени и Борис и Рома обзавелись яхтами и недвижимостью на Лазурном берегу, где спасались от московской суеты.
— Готов хоть спать с ними, если это полезно для бизнеса, — ухмыльнулся Рома.
Борис уже давно понял, что за Роминой застенчивостью и приятными манерами скрывается расчетливый и практичный волк-одиночка, хорошо чувствующий человеческие слабости и обладающий талантом использовать людей. Не сговариваясь оба понимали: разделение ролей в “семье” таково, что у одних есть влияние, а у других ресурсы, и кто-то должен платить за все эти поездки в Европу. Ресурсы, конечно, были у них обоих, но катание на яхтах получалось у Ромы гораздо лучше, чем у Бориса. Вскоре все финансовые и другие “технические” проблемы “семьи” легли на плечи Ромы. И он их успешно решал.
Через некоторое время на периферии этого круга появился новый человек — глава ФСБ Путин. Несмотря на первоначальный холодок между ними из-за дела УРПО, его отношения с Борисом постепенно улучшились, ибо у них был общий враг, Примус. Напористый премьер-министр мечтал поставить во главе ФСБ своего человека, как он говорил, “настоящего профессионала” из старых зубров КГБ. Каждый раз, посещая Ельцина в больнице, он пытался убедить его избавиться от двух людей — Путина и Березовского.
Однако в отношениях Бориса и Путина не было особой теплоты до того самого момента, когда тот вдруг появился на дне рождения Лены.
Известие о том, что на дачу едет директор ФСБ, пришло всего лишь за двадцать минут до прибытия. Поначалу решили, что произошло нечто чрезвычайное, но когда Борис вышел встретить гостя, то увидел громадный букет роз, появившийся из автомобиля, а из-за букета выглядывал сам миниатюрный Путин. Люди в штатском стояли позади полукругом.
Борис был крайне удивлен.
— Володя, я очень тронут, но зачем тебе усложнять отношения с Примусом?
— Для меня это не важно, — сказал Путин. — Я твой друг и хочу это продемонстрировать. Всем. Из тебя хотят сделать преступника, но я знаю, что ты чист.
Много лет спустя, уже в Лондоне, Борис продолжал верить, что Путин тогда был искренен.
— У него не было никаких видимых мотивов для этого. Я не был в числе ельцинских фаворитов, а с Таней-Валей он мог общаться и без меня. Вряд ли Путину нужно было давать Примакову повод пожаловаться президенту, что мы с ним заодно.
Меня озадачила уверенность Бориса в искренности Путина; ведь этот наш разговор происходил уже после Сашиной смерти. Две вещи не совмещались в одном образе: Путин — бескорыстный друг, пришедший на помощь, и одновременно — заказчик изуверского убийства?
— В том-то все и дело! — воскликнул Борис, просияв, будто только что доказал теорему. — Пойми, Володя — человек страстный, максималист. Его в КГБ учили верности и преданности, а также ненависти к врагам. Я тогда для него был свой, а Саша стал враг. Он его и убил — вот тебе и вся мораль. И тогда и потом он был верен себе. Я это потом понял, когда сам оказался в списке врагов.
Итак, со дня рождения Лены, Путин стал полноправным членом “семьи”. И быстро доказал, что обладает незаменимыми качествами для решения насущных проблем: знает, например, как отразить атаку Скуратова.
НИКОМУ ДОПОДЛИННО НЕ известно, откуда взялась эта видеозапись. Борис узнал о ней, когда в Кремле об этом уже вовсю перешептывались. В “Президентском марафоне” Ельцин пишет, что “порнографическая пленка”, на которой человек, похожий на генпрокурора Скуратова, развлекается с двумя проститутками, просто “попала в руки” руководителя администрации генерала Бордюжи в конце января 1999 года. По словам Ельцина, видеозапись сделали “друзья из числа банкиров и бизнесменов… [которые] воспользовались слабостью” прокурора.
Московский еженедельник “Аргументы и Факты” позже отметил, что качество черно-белого изображения было настолько низким, что эту запись могли сделать только спецслужбы, у которых “нет средств на закупку новой аппаратуры”.
Хорошо осведомленный журналист и депутат Госдумы Юрий Щекочихин в “Новой Газете” утверждал, что человек, отснявший пленку, был агентом ФСБ в окружении самого генпрокурора и позднее получил в награду важный пост в аппарате Путина в Кремле.
Кто бы ни был автором записи, она сыграла свою роль в истории, став очередной ступенькой в восхождении Путина к власти.
1 февраля 1999 года генерал Бордюжа пригласил Скуратова в Кремль и продемонстрировал ему пленку. Скуратов тут же написал заявление об отставке, которую, согласно Конституции, должен был утвердить Совет Федерации. Заседание Совета было назначено на 17 марта. А накануне поздно вечером видеозапись показали по государственному каналу РТР с рекомендацией не смотреть детям до 18 лет.
Однако скандал ударил по Ельцину сильнее, чем по самому Скуратову. На следующее утро голосование в Совете Федерации обернулось для Кремля унизительным фиаско. Скуратов объявил, что заявление об уходе написал под давлением, и сенаторы 142 голосами против шести отклонили отставку генпрокурора.
“Операцию по нейтрализации Скуратова провалил генерал Бордюжа… Теперь следует ожидать чистки администрации,” — писала, суммируя московские слухи, газета “Москоу Таймс”.
И действительно, Ельцин тут же уволил Бордюжу. Он вызвал Скуратова, Примакова и Путина к себе в больницу. Его не поставили в известность о существовании пленки, сказал он, но раз уж скандал разразился, то Скуратову лучше уйти. Тот ответил, что видеозапись сфабрикована. Это было его первой ошибкой. Ельцин тут же поручил Путину произвести анализ подлинности пленки силами ФСБ. И тут Скуратов совершает вторую, роковую для себя ошибку. Он пытается шантажировать президента, прозрачно намекая, что если тот позволит ему остаться, то он, в свою очередь, закроет “дело Мабетекса”.
Сцена в больничной палате, описанная Ельциным, достойна гоголевского “Ревизора”. Прокурор, смущаясь, объясняет президенту, что пришедшему на его место новому человеку “не удастся уладить такое сложное дело”, как история с “откатом” за контракт на реставрацию Кремля. При этом имя Татьяны вслух не произносится. Президент не сразу понимает, о чем идет речь, так как не знает или не хочет верить, что в деле замешана его дочь. Путин же и Примаков прекрасно понимают, что имеет в виду прокурор: если разразится скандал, то Татьяна безусловно будет в него втянута.
Ища поддержки, прокурор поворачивается к премьер-министру: “Евгений Максимович, ну скажите же вы Борису Николаевичу!”
Присутствующий при этом глава ФСБ безмолвствует; и без слов ясно, что его акции идут вверх, ведь он на стороне президента “по умолчанию”.
Примаков, почувствовав, что прокурор ступил на зыбкую почву, после паузы отвечает: “Если бы мне Борис Николаевич сказал, что не хочет со мной работать, я бы ушел, не раздумывая. Вы должны уйти, Юрий Ильич”.
— А вы, Евгений Максимович, меня предали! — невольно восклицает Скуратов.