Разум возьмёт своё под череду из тризн.
***
Ну а теперь рассвет вновь озарял Баграм.
Скал литых силуэт — словно природный храм.
Спину ей прикрывал, билась меж пацанов.
Шила узор из ран, ткАла ковёр из слов.
Гаркнул протяжный взрыв, в небо ушёл отряд.
Тел мятый сложный пик, Он и один заряд.
Кровь застилает лик, кончен боезапас.
Он из последних сил вновь отбивает вас…
Дальше тупая боль, писк и Его лицо…
Вновь он закрыл собой, помнишь лишь рук кольцо…
Падаешь в темноту, кружишь со Смертью вальс…
Переходя черту, шлешь Ему реверанс…
Кружится темнота, глушит тупая боль.
Даже открыть глаза, словно на рану соль.
Морока липкий сон, ты разрываешь зло.
Глиняный халабуд. Боль резко бьёт в ребро.
Снова удар… другой. Только уже из вне.
Сторожевой конвой обухом по спине.
Падаешь в грязь лицом, косы липкой змеей.
Шею возьмут в кольцо чуть смоляной петлей.
Духи — звериный сброд, с «голоду» озверев.
Деву без паранжи долго не лицезрев.
Косу твою сомнут жадною пятерней.
Волю рукам дадут, гадко прозвав змеей.
Твой, что почти без сил, с смесью кровавых глаз.
Вскинется исполин, духу отправит «пас».
Тонкое острие гладко проникнет в цель….
Рухнет мучительной твой, дверь унося с петель…
Вороны, что вокруг, вмиг твоего скрутив,
На кол, словно овцу бОсого посадив,
Будут живьем срезать мясо с холодных рук,
Тех, что в любой беде твой подкрепляли дух.
Бешенный лязг клыков, чавканье кобелей…
Твой обреченный крик подле его цепей..
Режут его в куски, он же наперекор,
Плюнул в них, и к тебе кроткий направил взор.
Превозмогая боль, наперекор волкам,
Он протянул ладонь к алым твоим шекам.
Кровь и слезу стерев, он прошептал наказ:
— Только не плач, малыш! Сильною будь за нас!
Полевка
Мы были живые, и любовь жива….
Хоть обещали не любить до лучших…
Полевка, т. е. подвижная жена.
Молва звала нас и сгущались тучи…
Над нами, что на пике языка.
Вас бросят, злобно нам твердил народ.
Не по закону это, не по чести.
Позорите вы наш восточный фронт.
А после… все равно, уйдёт к невесте…
А вас никто уж в жены не возьмет…
Но не бросали, вопреки всему…
Война лишь чувства болью забирала.
Поэтому лишь сердцу, не уму
Мы подчинялись… Время было мало.
И я, отчаянно в блиндаж пришла к нему.
Мороз пронзал и ноги, и глаза.
Февраль кричал и вихри не пускали.
Он ничего, по сути, не сказал.
К себе прижал, о большем не мечтали.
Смотрел в мои опухшие глаза.
— Любавушка, но как же ты дошла?!
Стряхнула оцепь: «Как? Обыкновенно!»
— С ума, в военном вихре я сошла.
И рассеялась горестно и нервно.
К губам припала и печаль прошла.
На утро: «Любка, пОготь провожу»!
В ответ: «Не надо! Слышишь! Не желаю»!
— Народ и так гудит и я их не сужу!
— Голубка, душка, я ведь понимаю!
Но день настанет — я их престыжу…
Он держит руку и не отпускает…
И вместе с ним в мороз я выхожу.
В рассветном солнце снег немного тает.
И сквозь прищур на поле я гляжу..
Повсюду «Мины… мины…», — сердце замирает!
Вчера к нему по минам и в дыму
Я шла, и чудо знаете, дошла ведь!
Так, подчиняясь сердцу, не уму,
Там, где в огне теряют память
Я обрела опору и судьбу.
Пограничникам
На засове страна, без цепей и оков!
На засове наш дом в круговерте потерь…
И хочу я сегодня ребят-погранцов
В благодарность обнять,
Ради наших детей.
Все войска за страну,
Не о том разговор.
Тот, кто выбрал погоны, он Вам подтвердит…
Но они самый первый врагу наш отпор.
Словно красный маяк, что Россия не спит!
Деду
И не заданы вопросы и бумага не хранит судьбу,
Очевидцев год от года меньше остается жить,
И однажды только книжки нам опишут ту войну,
Где мой дед, Циулин Валя повелел нам «Быть»!
Он один, из тех многих, кто знал «За что»,
Не питая сомнений шел в каждый неравный бой,
И пускай современник наш верит «кто и во что»
Для меня каждый наш ветеран навсегда герой!
Всем моя благодарность за каждый наш светлый день,
Что оставили в прошлом для нас навсегда Бухенвальд,