В Индии перспективы иностранного бизнеса тоже были мрачными. Сектантская зараза, разразившаяся в годы, предшествовавшие обретению независимости, меркла по сравнению со взрывом насилия и травмами вынужденной миграции, которые последовали за разделом страны в августе 1947 года и начавшейся вскоре после этого войной между Индией и Пакистаном за Джамму и Кашмир. Экономика новой независимой Индии была в подавляющем большинстве сельской, и ее политика была направлена на устранение непосредственной угрозы сильной инфляции и стимулирование распространения производства из промышленных центров Бомбея и Калькутты по всей стране. В результате примерно через год после обретения независимости компания E. D. Sassoon в Бомбее была добровольно ликвидирована после продажи мельниц по низким ценам, что положило конец более чем столетней коммерческой деятельности в городе.
Проведя несколько месяцев в Шанхае, Виктор отправился в Аргентину с намерением помочь в финансировании фармацевтической компании. Когда его спросили об этом, он ответил неопределенно: "Я скорее пытаюсь отойти от своего бизнеса.... Я просто продолжаю заниматься этими мелкими делами, чтобы занять себя". В конце того же года он вернулся в Шанхай, чтобы предпринять последнюю попытку спасти все, что можно, от своей собственности. В то же время перед журналистами он храбрился. Он рассказал газете Los Angeles Times, что ему удалось ликвидировать многие из своих довоенных владений после того, как Международное поселение было возвращено в Китай по окончании Второй мировой войны, и все, что осталось, - это "отели, пивоварня и торговая компания". Когда до него дошло, что Китай не вернется в свое довоенное состояние, он провел ряд встреч с банкирами, корпоративными юристами и брокерами в Нью-Йорке и пришел к выводу, что Багамы были бы идеальным местом для поселения, учитывая незначительный подоходный налог и пошлины на смерть. В 1946 году он посетил Нассау и приобрел поместье на Ист-стрит, где разрешил проживать своему представителю в Нассау Дж. П. Харту. К концу 1948 года, вернувшись в Шанхай, он начал переводить сотрудников в Гонконг и объявил, что переведет большую часть оставшегося состояния Сассуна на Багамы. Для многих отказ от Шанхая означал потерю всего, что они построили или стремились построить, и к этому времени "почти полное затмение британского присутствия" сначала в Китае, а затем в Индии стало очевидным для всех. Виктор все еще демонстрировал или пытался демонстрировать уверенность в будущем, заявив журналистам, что его обратный билет на рейс Pan American Airways был на весну 1950 года. Это было еще одно предсказание, которое не оправдалось. Хотя он признавал, что коммунисты останутся, он был убежден, что
Красные будут вести дела с Соединенными Штатами и Британским Содружеством. Во-первых, потому что только на Западе есть товары, которые они должны иметь; во-вторых, потому что есть китайцы, которые всегда готовы вести дела в обход, и, в-третьих, потому что их лидеры производят на меня впечатление умных, хотя и безжалостных людей.
Он не понимал, что Советский Союз будет поставлять Китаю необходимые товары, и что Мао Цзэдун был полностью привержен классовой борьбе. Однако Виктор был абсолютно прав в том, что националисты и Чан Кай-ши "бесконечной чередой эгоистических неумелостей потеряли всякий шанс вернуть себе поддержку китайского народа, который теперь готов приветствовать коммунистов как меньшее из двух зол".
Он отплыл в Соединенные Штаты с тяжелым сердцем, за спиной у него была потерянная империя. Азартная игра, на которую он решился, перенеся свое богатство и бизнес из Индии в Китай, стоила ему множества состояний. 27 мая 1949 года Шанхай пал перед коммунистами. Бои продолжались, и самолеты националистов даже бомбили город, но остатки империи, созданной дедом Виктора почти столетием ранее, теперь безвозвратно перешли в руки коммунистов. Он был в офисе своего адвоката в Нью-Йорке, когда пришло известие. " Он на мгновение закрыл глаза, затем сумел улыбнуться. Ну вот и все, - тихо сказал он. Я сдал Индию, а Китай сдал меня". "
Глава
13
.
ПОСЛЕДНИЙ ОТСЧЕТ
.
1949-1982
За несколько месяцев до вторжения Германии в Польшу в 1939 году Филипп скончался в возрасте пятидесяти лет. Он так и не женился, и баронетство, пожалованное его деду Альберту, стало недействительным. На момент смерти он все еще оставался директором компании David Sassoon & Co., но, казалось, был равнодушен к колебаниям своего состояния. Он оставил после себя "наследие в виде прекрасных предметов и интригующей карьеры". Его публичные достижения не приносили ему достаточного удовлетворения, и к концу жизни он, похоже, впал в депрессию". Его имущество оценивается примерно в 2 миллиона фунтов стерлингов, и он завещал деньги некоторым больницам и 5 тысяч фунтов стерлингов колледжу Королевских ВВС в Крануэлле. Порт-Лимпн был завещан его кузине Ханне Габбей, которая была единственным членом семьи, не считая сестры, с которой он был близок. После войны семья продала его, а в 1970-х годах его приобрел Джон Аспиналл. Сегодня это гостиница с заповедником диких животных на территории. Хотя Филипп всегда был отстранен от управления компанией David Sassoon & Co, его смерть, тем не менее, предопределила ее судьбу, поскольку ознаменовала конец участия этой части семьи в бизнесе.
Упадок компании David Sassoon & Co. начался задолго до того, как его отчужденная сестринская компания E. D. Sassoon. Амбиции и энергия, характерные для эпохи Флоры, уже никогда не будут восстановлены. После ее ухода в 1901 году появились светлые пятна, особенно при Дэвиде Габбае, который сменил Фредерика в 1917 году, хотя его финансовая хватка столкнулась с серьезными препятствиями. К 1920-м годам торговля опиумом была запрещена, а конкуренция за текстиль обострилась как со стороны местных индийских производителей, так и со стороны Китая и Японии.
Когда Габбай умер в 1928 году, активное управление компанией впервые перешло к Сесилу Лонгкрофту. Он пришел в лондонский офис младшим клерком, прошел путь наверх и считался надежной парой рук - верной, надежной и не склонной к рискованным спекуляциям. На его срок работы повлиял крах фондового рынка в 1929 году и последовавшие за ним депрессия и спад мировой торговли. Фирма попыталась диверсифицировать свою деятельность и открыла офис в Буэнос-Айресе для торговли сырьевыми товарами, но потеряла деньги и быстро закрыла его. Время правления Лонгкрофта характеризовалось всепроникающей осторожностью: "От Манчестера до Кантона, во всех филиалах Дэвида Сассуна вскоре стало некомфортно от осознания этой крайней осторожности на уровне головного офиса". Неудивительно, что, учитывая его надежность, Лонгкрофт был назначен исполнителем не только завещания сэра Эдварда, но и завещания Филипа. Лонгкрофт происходил из старинной английской семьи, всю жизнь оставался холостяком со строгими привычками и "казалось, жил только ради успеха в бизнесе". Он умер в гавани в октябре 1947 года в возрасте восьмидесяти одного года, и двадцать лет его руководства одним из самых известных в мире торговых домов отличались отсутствием инноваций.
О деятельности фирмы после 1947 года почти ничего не сохранилось, но она продолжала вести скромный бизнес по экспорту текстиля на Ближний Восток и в другие регионы мира, а также получила прибыль от некоторых инвестиций в акции и облигации. Трудно считать Лонгкрофта ответственным за такое положение дел: он был назначен председателем совета директоров и в течение первого десятилетия своего пребывания на этом посту был подотчетен ему, который никогда не проявлял никакого интереса к бизнесу компании и не вмешивался в него. Хотя компания вела крупный бизнес в Индии, единственный раз Филипп посетил эту страну во время официальной поездки для инспекции всех станций Королевских ВВС за пределами Великобритании, и, похоже, он не воспользовался возможностью посетить офисы фирмы или встретиться с кем-либо из ее сотрудников.
Наибольшее влияние Филипп оказал на мир искусства, где выставки в его роскошной резиденции на Парк-Лейн и других местах вызывали у рецензентов лирические отзывы о его коллекции и знатоках искусства. Его назначение на пост председателя Национальной галереи стало убедительным доказательством того, что Сассуны принадлежат к британской аристократии. Кеннет Кларк считал его своим наставником и чувствовал себя в большом долгу перед Филипом. Коллекция Филипа открыла "глаза многим людям на очарование и совершенство британской жанровой живописи". Его дом в Порт-Лимпне также получил множество похвал, а его элегантность снова и снова описывалась как необыкновенное творение. "Интерьеры представляли собой эксцентричное нагромождение комнат... сходящихся вокруг мавританского дворика". Кларк считал Порт-Лимпн несколько нелепым, но восхищался архитектурными садами, "в которых были самые длинные и глубокие травянистые бордюры".
Примечательно, что единственный документ, связывающий Филипа с семейной фирмой, - это не запрос на информацию о цене какого-то далекого товара или инструкции подчиненным, которые тысячами рассылали его предшественники. Более того, он даже не от него, а был отправлен из отделения в Карачи в ноябре 1934 года в Восточный банк в Бахрейне, подтверждая перевод пятнадцати тысяч рупий за культивированный жемчуг, который он купил для себя или своей сестры во время визита туда. Филипп внес значительный вклад в мир искусства, и его достижения в этой области делают его пренебрежение семейной фирмой еще более заметным. Он был председателем совета директоров компании, в которой не имел никакого интереса и которой не пытался руководить. Непонятно, почему, учитывая его склонности и огромный талант, он захотел стать председателем совета директоров. Первое и второе поколения семьи стремились вернуть себе статус, утраченный в изгнании, и достичь вершин общества, но не в ущерб бизнесу, и каждое из них дополняло друг друга. Однако к третьему и четвертому поколению одна сторона этого гармоничного союза устремлений была утрачена.