— Рисковал?! Да, с этим я соглашусь, но он успешно избежал опасности.
— Вы думаете, что вы говорите? Вы — Шеттерхэнд! Я вынужден предположить, что вы пришли сюда не только для того, чтобы сообщить эту непостижимую новость, но и чтобы что-то предпринять.
— Во всяком случае, у меня есть кое-какие намерения. Впрочем, я уже сообщал вам о них в двух письмах, которые я присылал вам из Саутгемптона.
— Я не знаю ни о каких письмах!
— В таком случае позвольте мне показать вам два ваших ответа.
Я достал письма из папки и положил их на стол. Он схватил их и прочитал сначала одно, потом другое. Я наблюдал за ним.
Его лицо исказилось. Когда он прочитал второе письмо, он снова склонился над первым, потом опять над вторым; Мерфи читал письма по второму, третьему, четвертому разу, не произнося ни слова. Румянец на его лице уступил место мертвенной бледности. Мерфи молча вытер капли пота, показавшиеся на лбу.
— Ну и что? — спросил я, в то время как он по-прежнему беззвучно листал бумаги. — Вы не узнаете свои собственные письма?
— Нет, — ответил он, глубоко вздохнул и снова отвернулся от меня.
Его до этого бледные щеки залились ярким румянцем. На лице был написан неподдельный испуг. Видно было, что он страшно волновался.
— Однако взгляните на конверты! Письма отправлены из вашей конторы, это доказывает штемпель.
— Да.
— И, таким образом, получается, что именно вы их написали!
— Нет, не я!
— Не вы? Эти письма написаны одной рукой, видимо, рукой вашего клерка и заверены вашей подписью.
— Относительно почерка вы правы, но во всем остальном ошибаетесь.
— Но ведь кто-то из ваших клерков написал текст письма?
— Да, это рука Хадсона. Я более чем уверен, что именно он его написал.
— Вы подтверждаете подлинность вашей подписи?
— Подпись фальшивая. Точнейшая подделка! Даже я с трудом распознал ее. Боже мой! Я принимал ваши слова и вопросы за полнейшую чушь, но сейчас перед моими глазами подделка моей собственной подписи. Должно быть, в вашем распоряжении есть какие-то факты, которые и дают вам право предполагать все эти немыслимые вещи!
— Вы правы. Они действительно есть. Суть дела вы только что слышали. Настоящий Малыш Хантер убит. А вы передали его наследство не просто мошеннику, а его убийце.
— Его… убийце… — повторил Мерфи растерянно.
— Да, убийце, хотя это слово и нельзя понимать буквально. Сам он не убивал Хантера, но участвовал в заговоре. Вина его при этом так же тяжела, как если бы он совершил злодеяние собственными руками.
— Простите, сэр, мне кажется, что я сплю и вижу сон — страшный, ужасный сон.
— У вас есть время, чтобы выслушать довольно длинную историю?
— Время?! О чем вы говорите! У меня в руках фальшивая бумага, которая означает, что в мой офис проник мошенник! Я найду время, даже если ваш рассказ займет неделю. Садитесь, пожалуйста, и позвольте мне покинуть вас на одну минуту. Я скажу служащим, чтобы нас не беспокоили ни под каким предлогом.
Итак, мне снова — в который раз за сегодняшний день! — пришлось сесть и терпеливо ждать. Я, как и Мерфи, сильно разволновался. Я был совершенно уверен, что мои письма доходили до адресата, а только что выяснилось обратное. Негодяи сделали свое дело! Все усилия, весь риск оказались напрасными!
Отдав все необходимые распоряжения, адвокат опустился в кресло напротив меня и, сделав знак рукой, попросил меня начать.
Лицо Фреда было по-прежнему бледным! Я видел, что его губы дрожали. Видимо, ему с большим трудом удавалось сохранять спокойствие. Мне было очень жаль этого человека. Его честь была поставлена на карту! Я был уверен, что совесть Мерфи была абсолютно чиста; но репутация его конторы пошатнулась. Адвокат оказался жертвой афериста. Речь шла об очень крупном мошенничестве. Если дело раскроется, карьеру Мерфи можно будет считать законченной.
Я был убежден, что Томас и Джонатан Мелтоны действовали отнюдь не в одиночку и уж наверняка воспользовались помощью Гарри Мелтона. Поэтому мой рассказ коснулся и его персоны. Таким образом, я рассказал Фреду все, что знал об этих мошенниках, и обо всем, что я предпринимал против них. Мой рассказ действительно длился очень долго, однако адвокат ни единым возгласом не прервал его. Когда я закончил, он еще некоторое время сидел молча, уставившись в угол. Затем он поднялся, несколько раз туда-сюда прошелся по комнате, неожиданно резко остановился передо мной и спросил:
— Сэр, все, что я только что услышал, действительно чистая правда?
— Да.
— Простите, ради Бога, мой вопрос. Я понимаю, да я должен понять, что он неуместен. Но дело в том, что для меня все это гораздо серьезнее, чем вы, наверное, предполагаете.