После этих слов наступила гробовая тишина. Что происходило над нами, мы не видели, но наступившая там тишина позволяла предположить, что женщины услышали и поторопились исполнить приказ апача. По-видимому, он подействовал и на мужчин. Никто не взбирался по лестнице на террасу. Заметив это, Виннету крикнул им:
— Возвращайтесь немедленно к костру! Кто не сделает этого, получит пулю!
Юма знали о подвигах апача, о его знаменитом Серебряном ружье и вернулись к костру. Как только они устроились около костра, апач спросил их:
— Кто ваш предводитель? Пусть он выступит вперед на несколько шагов. Олд Шеттерхэнд хочет говорить с ним!
Прошло несколько минут, прежде чем один из краснокожих сделал несколько нерешительных шагов вперед и обратился к нам:
— У нас сейчас нет предводителя, но это не имеет значения. Я хочу слышать, что желает сообщить нам Олд Шеттерхэнд!
— Сначала посмотрите сюда! Видите вон ту торчащую из костра ветку? Сейчас она исчезнет!
Я вскинул свой штуцер и прицелился. Было слишком темно для выстрела, мерцали блики костра, но я попал в цель. Пуля задела ветку и срезала ее так, что верхушка отскочила к скале, как стрела, пущенная из лука.
— Уфф! Уфф! — раздались удивленные возгласы краснокожих.
— Вы убедились, что я умею стрелять? — крикнул я им. — Мои пули попадут точно в ваши сердца и головы, если вы не сделаете того, что мы от вас требуем.
— Что хочет от нас мой белый брат? — спросил юма, взявшийся вести эти переговоры.
— Очень немногое. Мы пришли сюда не как ваши враги. Мы не хотим убивать, калечить или грабить вас. Нам не нужно ничего, кроме двух бледнолицых, которые прячутся у вас.
— Зачем они вам?
— Они совершили несколько серьезных преступлений, которые должны быть наказаны.
— На это мы не можем пойти. Мы обещали не выдавать их вам.
— Я не требую, чтобы краснокожие воины нарушали свое обещание. Что еще вы им обещали?
— Ничего!
— Вы можете не нарушать вашего слова. Мы сами их возьмем. Или вы обещали защищать их в случае нашего тайного проникновения сюда?
— Об этом мы не договаривались. Мы думали, что это невозможно, и если ты… — А-а-а… — вдруг испуганно завопил он.
Было от чего испугаться. Эмери услышал мой выстрел. Я вовсе не хотел вызвать его этим выстрелом. Мы не нуждались в его помощи. Тем не менее он пролез через теснину и, перепрыгнув через пылающий костер, оказался среди краснокожих, чем поверг их в полное изумление. Вскинув свое ружье, он обратился ко мне:
— Шеттерхэнд, что я должен делать? Убить несколько этих парней?
— Нет, в этом нет необходимости! Мы прекрасно поняли друг друга. Поднимайся к нам!
— А они не выстрелят мне в спину, пока я буду подниматься по лестнице?
— Не выстрелят! Если кто-то из них посмеет поднять против тебя свою одностволку, немедленно получит пулю от меня! Иди к нам!
И Эмери стал подниматься. Краснокожие ему не препятствовали. Они еще не отошли от нашего с Виннету появления, а тут еще и Босуэлл! Юма и не подумали бы стрелять, ну а если бы нашелся один такой шальной, кто посмел бы сделать это, вряд ли у него что-нибудь получилось бы: ружья у них были скверные. Поднявшись на террасу, где стояли мы, Эмери сказал:
— Я вижу, вы хорошо устроились тут. А где Мелтоны? Вы нашли их?
— Да. Подожди, сначала я должен договориться с теми краснокожими, что стоят внизу.
И, повернувшись к индейцам, я продолжал:
— Мои краснокожие братья могли убедиться, что мы их не боимся. Еще им известно, что мы пришли сюда, чтобы забрать двоих бледнолицых, отца и сына.
— Ты совсем ничего от нас не хочешь? — спросил парламентер.
— Ничего!
— Может, тебя интересует белая скво, которая здесь живет?
— Нет.
— Это бывшая жена нашего вождя, мы должны ее защищать.
— Она нас не интересует. Желаем вам успеха в ее защите. Мы не собираемся ее похищать.
— А то, что ей принадлежит, вы не тронете?
— Нет. К тому, что является ее законной собственностью, мы не прикоснемся!
— Тогда мы готовы заключить с вами мир!
— Где мы можем выкурить трубку мира?
— Здесь, наверху, у нас.
— Мы все поднимемся туда?
— Нет. Достаточно, если поднимешься только ты. Ты говорил от имени своих братьев и действовать будешь тоже от их имени. Итак, поднимайся и захвати свой калюме.
Мне и в голову не пришло бы позвать наверх всех юма. Это все же было бы неосторожно. Парламентер пошел один, на шее у него висела его грязная трубка. Табак хранился в сумке, заткнутой за пояс. Мы присели и пустили трубку по кругу. Нам хотелось по возможности сократить эту церемонию. Когда трубка опустела, мы смогли убедиться, что наше соглашение принято юма самым серьезным образом. Это подтвердил и сам парламентер: