— Калаф бен Урик? Странное имя! Так не могут звать ни араба, ни мавра, ни бедуина! Мне оно кажется придуманным им самим!
— Это тебя заинтересовало?
— Больше, чем ты думаешь. Может быть, ты знаешь, сколько лет этому Калафу бен Урику?
— Он уже пожилой человек. Хантер упомянул об этом случайно. Он также сказал, что я смогу говорить с коларази по-английски.
— По-английски? О! Выходит, что тунисский капитан понимает английский язык?
— Да, потому что он чужеземец. Хантер сказал мне, что восемь лет назад, когда капитан приехал в Тунис, он перешел в ислам.
— А откуда он приехал?
— Не знаю. Но поскольку он говорит по-английски, мне кажется, что мастер мой соотечественник.
— Англичанин? Я бы скорее принял его за американца, раз его посещает янки Хантер.
— Может быть. Мне это тоже кажется более правдоподобным. Меня бы очень обидело, если бы этот бывший христианин, а ныне магометанин уродился в моей Старой Англии.
Но о чем это ты задумался? Такие отсутствующие и вместе с тем колючие глаза я видел у тебя только тогда, когда ты напряженно ищешь разгадку чего-либо.
— Неужели? Возможно, я как раз теперь напал на один след, и притом исключительно важный и крайне интересный. Скажи мне только одно: Хантер, стало быть, ничего не сообщил тебе о своих знакомых. Не обмолвился ли он случаем о том, что он, кроме коларази, связан еще с одним человеком в Тунисе?
— Да, он говорил об этом. Письма, ему адресованные, пересылают одному тамошнему купцу.
— Ты запомнил его имя?
— Он еврей, и зовут его, если я не ошибаюсь… хм! Как же его зовут?
— Муса Бабуам?
— Да, верно, именно таково его имя! Но зачем ты расспрашиваешь о подобных мелочах, которые не представляют никакого интереса?
— Да потому, что подобные мелочи подводят меня к разгадке. Мне кажется, что этот твой Хантер — обманщик.
— Об… ман… щик? — спросил в высшей степени удивленный Эмери. — Но… это же… совершенно… невозможно!
— Не только возможно, но наверняка так оно и есть на самом деле.
Виннету до сих пор не проронил ни слова, но он все понял, потому что мы говорили по-английски. И теперь он сказал голосом убежденного в своей правоте человека:
— Мой брат Олд Шеттерхэнд находится на верном пути. Другой человек выдает себя за Малыша.
— Другой? — удивился Босуэлл. — Вы думаете, что он скрывается под фальшивым именем?
— Да, именно так мы считаем, — ответил я. — На самом деле Лже-Хантера зовут Джонатаном Мелтоном.
— Но раньше ты называл так его спутника?
— Конечно. Он и есть в действительности спутник того, за кого себя выдает.
— Для меня все это весьма загадочно и непонятно. Объясни, в чем тут дело!
Позднее он мог узнать обо всем, но сейчас я рассказал ровно столько, сколько ему нужно было, чтобы кое в чем разобраться. Он слушал со все возраставшим вниманием, а когда я окончил, казался не очень-то довольным услышанным. Я вынужден был подробнее посвятить его в это дело, и описал ему мое давнее путешествие в Мексику, а также другие события, словом, все, вплоть до нынешнего дня. Когда я закончил, то другой бы человек не сдержался в проявлении своих мыслей и чувств, но Эмери долго молчал, лишь задумчиво глядя перед собой. Потом, подняв голову, он сказал, прищурив глаза:
— Это будет крайне интересное путешествие в Тунис, потому что ты взял великолепный след. Мой мастер Хантер — это Джонатан Мелтон, его спутник, и никто другой.
— Как ты догадался об этом?
— И ты еще спрашиваешь! A-а, ты хочешь подвергнуть испытанию мою прозорливость!
— А знаешь ли ты, кто тот коларази — тунисский капитан?
— Томас Мелтон, которого девять лет назад ты преследовал от Форт-Юинты до Форт-Эдуарда. Вот уже восемь лет он здесь живет. Между этими двумя событиями, следовательно, прошел целый год, а для него этого времени было вполне достаточно, чтобы поднатореть в языке и поступить на военную службу в Тунисе. Что ты об этом думаешь?
— Полностью согласен с тобой.
— Тогда почему же тот Хантер, которого я знал, решил переадресовывать свои письма иудею, а не коларази, с которым он хорошо знаком?
— Именно потому, что он не Хантер, а Мелтон. Настоящий Хантер с коларази не знаком, следовательно, он должен был приказать переправлять письма к какому-нибудь деловому человеку, о котором только и знал, что сможет посетить его в Тунисе. Но это еще не все. Почему Хантер остановился в Александрии не в гостинице, а на частной квартире?
— Потому что он не хочет показываться на людях и старается забиться поглубже в свою нору.