— Хай алас-сала… на молитву, вставайте ради спасения; молитва лучше сна!
Стало так светло, что мы могли оглядеться. Я быстро проскользнул в ущелье и прошел так далеко, как только смог, нисколько не боясь быть замеченным. Еще вчера я увидел, что ущелье не делало изгибов, а располагалось почти по прямой; я мог оглядеть его почти целиком.
Совсем недалеко от меня стояло довольно много лошадей. За ними лежали пленные, их не связали, но человек двадцать караулило их. Лагерь был разбит немного поодаль. Там все коленопреклоненными стояли на земле, пленники вместе со своими стражниками. Я поспешил назад и отобрал тридцать человек.
— Не говорите ни слова, — приказал я им. — Чем меньше шума мы наделаем, тем скорее с ними справимся. Не стреляйте, валите их на землю прикладами! И тут же назад.
Мы вошли в ущелье. Одноголосое чтение сменялось фразами, произносимыми всеми молящимися. Мы уже добрались до лошадей. Обежали лошадей и набросились, высоко подняв приклады, на охранников. От ужаса они остолбенели. Удар следовал за ударом. Двое или трое аяров все же вскочили и с криком побежали прочь, другие были повержены.
— Вставайте, люди! — крикнул я пленникам. — Вы свободны. Поспешите к лошадям; берите их за поводья — сколько каждый сможет — и уходите с ними вон из ущелья, где вас ждут освободители!
Они вскочили и побежали к лошадям. Каждый вскакивал на спину лошади, беря в повод еще одну или даже двух. После небольшого замешательства все вместе поскакали к выходу из ущелья. А из лагеря доносились крики ужаса и ярости; никому в голову не пришло продолжать молитву. Каждый хватал свое оружие и куда-то мчался, отчаянно крича. Но пленные с захваченными лошадьми уже вышли в открытую степь; у них не было оружия, а значит, они вынуждены были отойти назад. Я со своими солдатами выступил вперед. Мы разомкнулись на всю ширину ущелья, образовав несколько цепей, и дали предупредительный залп. Собравшиеся было идти на нас штурмом аяры отступили или, по меньшей мере, остались на месте, крича друг на друга и отчаянно жестикулируя. Но от растерянности это их не избавило. И тут раздался голос шейха. Он кое-как навел все-таки порядок, и мы увидели, как аяры уходят от нас вдоль ущелья. Но оттуда тоже раздались выстрелы; сверху, с обеих вершин, — также. Ущелье заполнилось ужасным воем и причитаниями аяров, столпившихся теперь в середине ущелья. Я выслал к ним лейтенанта. Он поднял вверх белый платок. Парламентеру я поручил пригласить шейха к нам, пообещав ему, что он сможет вернуться к своим в любую минуту. Однако он должен был отдать аярам приказ не стрелять, по крайней мере, до его возвращения.
Я видел, как мой посланец исчез в гуще врагов. Прошло еще минут десять, пожалуй. Толпа расступилась, и он показался снова. Рядом с ним шагал шейх. Значит, он питал ко мне доверие, надеялся, что я сдержу свое обещание. Когда он подошел ближе, я — из вежливости — прошел ему навстречу половину оставшегося расстояния, приложил обе руки к груди, поклонился и произнес:
— Привет тебе, о шейх племени улед аяр! Вчера, когда я был твоим пленником, ты не захотел говорить со мной. Поэтому я ушел из твоего лагеря, чтобы теперь, свободным человеком, просить тебя сегодня поговорить со мной.
Он поклонился в ответ и сказал:
— Приветствую тебя! Ты обещал, что я смогу свободно уйти от тебя. Это твердое обещание?
— Да. Ты сможешь уйти, когда захочешь, потому что я пришел к тебе с миром.
— Но ты ведь за это потребуешь налог!
— Нет.
— Нет? — протянул он удивленно. — Разве вы пришли к нам как враги не для того, чтобы полностью очистить нас от того, что еще осталось?
— Вы обещали Мохаммеду эс-Садок-паше уплатить подушную подать, но слова не сдержали. Это его право — отобрать силой то, в чем вы ему отказываете; значит, вы должны будете платить; но я не враг тебе и хочу научить тебя, как уплатить налог, не тронув ни единого из твоих животных.
— Аллах велик и милосерден! Если твои слова верны, то ты, конечно, будешь моим другом, а не врагом!
— Я сказал правду. Будь добр, садись со мной рядом, ты услышишь мои предложения.
— Речь твоя благоухает, словно бальзам. Земля, на которой ты сидишь, должна дать покой и моим ногам.
Мы положили друг подле друга два молитвенных коврика; шейх опустился на один, я — на другой. Бедуин не торопился. Наше положение заставляло нас сделать паузу, во время которой я тщательно осматривал ущелье. Он же не отрывал глаз от меня и после продолжительного молчания заговорил первым: