— Господин чиновник, нашли труп! — кричал бейлиф. — Идите глядите сами!
Корбетт направился к нему, отметив про себя, что лицо у бейлифа стало зеленоватого оттенка и даже землекопы подались в сторону.
Сверток, который они достали, лежал на краю ямы, и Корбетт, по-прежнему закрывая нос и рот плащом, стал резать кинжалом дешевую мокрую холстину.
Труп, вероятно, сохранял то положение, в котором он был, прежде чем его завернули и повезли по улицам Лондона на телеге, чтобы бросить в яму. Тело оказалось голым, если не считать набедренной повязки; скорее всего, одежду и украшения забрали бейлиф с землекопами. Смрад от трупа был такой, что, осматривая его, Корбетт едва сдерживал рвоту. Глаза у Дюкета были закрыты, зато рот открыт и язык все еще прикушен, кожа — грязно-белая, набухшая, живот немного раздулся. Особенно внимательно Корбетт осмотрел красную полосу на шее и фиолетовый синяк под левым ухом, видно, на месте узла. Никаких других следов насилия, если не считать едва заметных синяков на предплечьях, не было. Тщательно измерив рост покойника, Корбетт со вздохом облегчения поднялся на ноги. Подошел бейлиф:
— Вы закончили?
Он крикнул землекопам, и через несколько минут труп опять исчез в яме. Корбетт взял палку, сломал ее и связал прогнившей веревкой наподобие креста, после чего воткнул ее в грязь, где лежал Дюкет.
Бейлифу это не понравилось.
— Самоубийца не заслуживает святой могилы!
— Этот человек не самоубийца, — устало возразил Корбетт. — Но даже если и самоубийца, все-таки это человек. — Он вынул из кошеля и протянул бейлифу несколько монет. — Вы больше мне не нужны. Можете идти.
Бейлиф хотел что-то сказать, но, поглядев на хмурого чиновника и вспомнив его грозные полномочия, счел за благо промолчать. Он взял монеты и, позвав своих молодцов, пошел обратной дорогой.
Выждав, когда они уйдут подальше, Корбетт поправил крест и нараспев прочитал псалом:
— Из глубины взываю к Тебе, Господи. Господи, услышь голос мой. Да будут…[3]
Над его головой, хрипло крича, летала ворона, и Корбетт не в первый раз в своей жизни задумался о том, слышит ли Бог людские молитвы, и если слышит, то что из этого следует?
Поздно вечером, вернувшись домой, Корбетт тотчас достал письменные принадлежности, доску, чернильницу, перо, пемзу и свиток дешевого пергамента. Сей последний он долго чистил и выглаживал, пока из грубой кожи не получилась гладкая страница, на которой можно было аккуратно записать выводы, сделанные после осмотра трупа.
Первое. На трупе обнаружены повреждения, обычные для повешенных. Глубокая красная борозда от веревки на шее и синяк под левым ухом. Второе. Откуда взялись синяки на предплечьях, чуть повыше локтя? Что они означают? Корбетт отложил перо. Синяки могли быть результатом драки Дюкета с Крепином, однако не странно ли, что Крепин ударил его по левой руке в точности так же, как по правой, ведь синяки расположены на одной высоте? Более того, ладони у Дюкета чистые. На них ни царапины. А человек, который умирал медленно, наверняка попытался бы, хотя бы в агонии, схватиться за веревку, ослабить петлю на шее.
Наконец, самое важное, размышлял Корбетт. Как мог Дюкет повеситься, даже стоя на алтаре? Теперь он точно знал его рост, который сравнил с замерами, сделанными в церкви Сент-Мэри-Ле-Боу. Даже ребенку было бы ясно. Дюкет слишком мал ростом, чтобы дотянуться до железного штыря. Правда, он мог забросить на него веревку, но тогда кто закрепил ее там? Корбетт вернулся мыслями к синякам на руках Дюкета.
Напрашивался единственно возможный вывод. Дюкет не совершал самоубийства в церкви Сент-Мэри-Ле-Боу, его повесили, но так, чтобы это было похоже на самоубийство. Кто-то другой накинул веревку на железный штырь у окна и затянул узел на шее Дюкета, подтащив алтарь к окну, но прежде связал руки несчастного за спиной, да еще дернул его вниз, чтобы жертва не слишком долго мучилась. Отсюда и синяки на предплечьях. Корбетт мысленно проверил свои выводы. Похоже, в убийстве замешаны два или даже три человека. Но почему Дюкет не кричал? Как убийцы проникли в церковь? Как выбрались из нее потом?
Корбетт вздохнул и написал: «Лоренс Дюкет был убит в церкви Сент-Мэри-Ле-Боу неизвестными людьми, по неизвестной причине и неизвестным способом». Он положил перо и уставился на бессмысленную запись, унесясь мыслями в «Митру» к несравненной красавице Элис атт Боуи.