Корбетт стянул с убитого колпак, и показались гладкое юное лицо, закатившиеся глаза и черные волосы. Струйка крови из уголка рта все еще бежала в лужицу, натекшую из разбитой головы.
— Не знаю, — тихо ответил Корбетт. — Он ждал тут. Его послали меня убить. Они знали, что я приду сюда. — Он посмотрел на встревоженное лицо Ранульфа. — Кто же они такие? Ради всего святого, что им от меня надо? — Он отряхнулся, преодолевая боль в спине. — Давай, — сказал он Ранульфу, — подержи лестницу, а я там осмотрюсь.
Ранульф держал лестницу, пока Корбетт поднимался по ней в спальню священника, чтобы изучить содержимое деревянного резного сундука. В нем оказалась одежда — штаны, куртки, рясы, сорочки, все великолепного качества, из тафты, бархата, шелка, шерстяные плащи, украшенные драгоценными камнями пояса, башмаки из мягкой кожи и бархатные перчатки. Священник жил двойной жизнью, нищенствуя на публике и наслаждаясь роскошью вдали от любопытных глаз. Никаких документов, никаких записей. Единственная книга — Библия в кожаном переплете с золотой застежкой. Страницы, исписанные изящным почерком, были украшены затейливыми рисунками — поистине пиршество красок, и Корбетт в полной мере оценил искусство каллиграфа, который тщательнейшим образом выводил слово за словом, а потом оживлял их алой, золотой, зеленой и другими красками. Переворачивая страницы и не находя ничего лишнего или богохульного, Корбетт удивлялся тому, что даже Беллет не мог обойтись без Библии, тем более такой дорогой. Чиновник тщательно пролистал всю книгу, но ничего предосудительного не нашел. Тогда он просмотрел те листы в конце, которые обычно оставляют пустыми для записей владельца.
Беллет заполнил их, но не речениями отцов церкви и не благочестивыми размышлениями. Исписанные по-французски или на вульгарной латыни, эти страницы опровергали известные события из жизни Христа, здесь же были заклинания и магические формулы, а также изображение человека с козлиной головой, сидевшего на облитом кровью алтаре, из-под которого высовывался перевернутый крест. На другом рисунке было изображение церкви, заполненной людьми с бессмысленными овечьими мордами, которые смотрели на существо в одеянии священника со свирепым лицом и волчьими челюстями.
Последний рисунок, то есть тот, который Корбетт посчитал последним, был совсем другим. Наверху квадратной башни стоял лучник с луком в руках, а в воздухе летела стрела, и летела она вдоль дороги или тропы, по которой верхом на коне ехал человек в короне. Рисунок показался Корбетту неумелым, может быть, детским, однако он был живым и по-своему точным. Под рисунком стояла подпись: Наес die libertas nostra de arcibus veniat. «В этот день свободу нам принесут луки», — вслух перевел Корбетт. Он внимательно вгляделся в рисунок и вчитался в слова, так как не забыл загадку покойного сквайра Сейвела о луке без тетивы, что разит сильнее того, что с тетивой, ибо вмещает в себя остальное оружие.
Корбетт вспомнил свежие могилы на церковном кладбище и, едва сдерживая крик, не выпуская из рук Библию, помчался вниз по лестнице. Книгу он отдал изумленному Ранульфу.
— Быстрей! К канцлеру! Скажи ему, пусть посмотрит рисунки в конце, особенно последний. Скажи, пусть не выпускает короля из Вудстока и прикажет осмотреть все свежие могилы на здешнем кладбище!
Корбетт заставил Ранульфа повторить это несколько раз, пока тот не выучил все назубок, и отпустил его.
Успокоившись, чиновник еще раз обыскал дом и направился через грязный двор к церкви. Главная дверь была отперта, и он, осторожно открыв ее, вошел внутрь. И тотчас остановился, тревожно вслушиваясь. Удостоверившись, что опасность ему не грозит, однако еще не оправившись после нападения в доме священника, Корбетт уселся там, где перед смертью сидел Дюкет. Он смотрел на тени у входа, — похоже, Дюкет прибежал в церковь в это же время дня. И вновь он задал себе вопрос: каким образом убийцы смогли бесшумно проникнуть в церковь, убить Дюкета и незаметно уйти?
Чиновник сидел, уставившись в глубину нефа, как вдруг ответ пришел сам собой. Он был настолько очевиден, настолько прост, что Корбетт засмеялся, и церковь ответила ему многократным эхом. Впрочем, очевидность и простота разгадки — свидетельство хитрости и недюжинных способностей того, кто стоял за этим преступлением. Корбетту вспомнился голос его старого «Dominus», отца Бенедикта, считавшего, что на каждую загадку есть своя разгадка. «Все дело в том, как посмотреть, мой мальчик, — басил он. — Все дело в том, как посмотреть». Вот теперь он смотрел правильно и сразу догадался, кем были убийцы. Таинственные фигуры из «Пентаграммы».