Иногда я называю свое тело трупом. Потому что оно мне совсем не нравится. Оно навевает скуку. Мне бы хотелось жить скорее в теле здорового мужчины. Возможно, тогда мое чувство самоуважения было бы сильнее и мне не пришлось бы смотреть на себя как на постороннего. У меня расхлябанное, неказистое, слабое тело. Оно стонет, когда я прошу его двигаться, а кости хрустят и жалуются, если им приходится поднапрячься.
Я давно не пользуюсь фамилией. Я просто Лист. Раньше я звался Кейблом, если мне не изменяет память, но Кейбл давно на пенсии. Я просто Лист. Я не чувствую, что мне нужно иметь фамилию.
Иногда мне грустно, и я думаю, что это смешно.
Моих родителей звали мистер и миссис Кейбл. Я не тружусь вспоминать их имена. Уверен, они не помнят моего. Хотя как раз они должны его помнить. Они дали мне это жалкое название.
Они говорили:
– Лист – это еще и человеческое имя, а не только растительность, которая покрывает деревья.
Однако скорее всего они имели в виду имя Ли. Ли – это человек, и Лист – просто лист.
Здорово, правда? Я лист, а не человек, как когда-то убеждали меня родители.
Из-за того что родители дали мне такое имя, люди считали их хиппи. Я всегда отвечал: – Лучше считайте их идиотами.
Если бы меня звали по-другому, я бы писал свое имя с маленькой буквы. Моя личность располагает к написанию слов строчными буквами, например майк, или бобби, или стивен, или джоуи. Когда пишешь свое имя таким способом, то показываешь, что чувствуешь себя слабее окружающих, по крайней мере, я чувствую.
Но если бы я писал свое имя лист, то кто-нибудь наверняка подумал бы, что я – растительность, которая покрывает деревья, а не человек вовсе. Может быть, даже Бог поверил бы в это. И осенью, когда все листья засыхают и опадают с веток на землю, чтобы умереть, я тоже свернулся бы в хрупкую трубку и опал бы с поверхности планеты, чтобы умереть от удушья в безвоздушных пространствах Вселенной.
Я и говорить-то толком не умею. Иногда я в полном смятении. Это потому, что слишком увлекался наркотиками в старших классах. Вообще-то я в то время в школу не ходил. Меня выгнали. Когда я говорю «в то время», то есть в старших классах, я имею в виду, когда я должен был учиться в старших классах.
Тогда я сильно увлекался феликсом, и снупи, и огуречной рассадой, и планом, в то время у меня еще оставались деньги на модные в высоком обществе наркотики. Но я увлекался и опиумом, хотя обычно доставал бесплатно у друзей. Никто не продает опиум, считается, что на него нет спроса. По сути, опиум – химической аналог гру.
Когда мистер и миссис Кейбл обнаружили – а для этого им потребовалось немало времени, – что я отодвинул уроки ради сильных галлюциногенов, они решили, что для них будет лучше не иметь сына.
Так что я ушел от предков, жил один, работал в небольших магазинчиках и думал, что им меня не хватает. Но им было все равно, и пусть они катятся к черту.
Однажды я позвонил миссис Кейбл (матери) и спросил, скучает ли она без меня. Когда я задал вопрос, последовала долгая пауза. Я уверен, она смотрела в стену и пожимала плечами. Больше я не звонил.
Оказавшись в полном одиночестве, я прибегнул к наркотикам, которые легче достать. Вернее, к настоящим наркотикам их отнести нельзя. Это были просто химикаты, предметы бытовой химии, которые можно купить в любом/каждом магазине. Сначала я попробовал освежители воздуха. Они бодрят, как будто принимаешь ванну с пеной из собственных мозгов. Аэрозоли от кашля были тоже ничего, но картинка перед глазами становилась будто из стробоскопа, и тошнило. Позже я экспериментировал/забавлялся со всем, что имело токсические ингредиенты. От некоторых мне было по-настоящему хреново. От некоторых чуть не окочурился.
Не люблю вспоминать то время.
Через 15 месяцев одинокой жизни вне дома я понял, что бесповоротно разрушен наркотической дрянью. Меня не вылечили.
Из-за своих экспериментов с наркотиками я больше не могу общаться как все остальные люди. Мой разум заперт далеко от реальности, мышление очень ясное, но голос не слушается, когда я пытаюсь озвучить свои мысли. Я заикаюсь; чтобы мои мысли облеклись в слова, понятные людям, требуется время. Возможно, проблема в том, что я думаю мыслями, а не словами.
У меня рассеянное внимание.
Со временем говорить становилось все труднее, и я почти полностью отказался от речи, теперь у меня море свободного времени, чтобы думать, а думать я люблю.
Кому на самом деле нужен голос? Я молчу подолгу, обычно мысленно беседуя сам с собой, а вслух разговариваю только со своим лучшим другом и людьми, которых Бог наградил терпением. И все же в некотором роде я общаюсь с людьми, но свое мнение выражаю только для себя, в замкнутом пространстве своего разума, и никто больше о нем не подозревает.
У меня есть друзья, много друзей. Это странная штука, если задуматься, потому что я тип асоциальный и умалишенный, сами понимаете. Я нравлюсь им такой, какой есть, выполняю функцию молчуна в компании. В каждой тусовке есть такой. Я думаю. Кому-то приходится быть в тени, следовать за толпой. Они говорят, я появляюсь и пропадаю совсем незаметно. Иногда называют меня призраком. Иногда утверждают, что я обладаю магической силой.
Поскольку я говорю мало, я пишу слова на своей одежде, чтобы как-то раскрыть себя миру. На одной майке я сделал надпись «призрак», на другой – «раб». Самая показательная надпись гласит: «инвалид».
Вот еще надписи: «я – сандвич», «я – вибратор», «я – тот пьяный водитель, который сбил вашу дочь»; это попытка казаться подонком.
Но мой голос – лишь одна из многих функций, которые разрушены наркотиками. Сильнее всего досталось зрению. Все изувечено, как после кислоты. Картинка плывет и тает у меня перед глазами, как если бы мир был сделан из воды, которая постоянно движется и течет вверх и вниз.
Наверное, это похоже на шизофрению, но мои мысли в полном порядке. Возможно, это лишь частично шизофрения, мой мозг здоров, а зрение сошло с ума. Возможно, это на самом деле шизофрения, и мне только кажется, что я в здравом уме. Я не знаю. Знаю только, что со всем этим мне приходится справляться одному.
Водный мир перед глазами я называю миром на колесах.
Мои друзья называют это кислотной видимостью.
Но: в качестве третьего лица я вижу нормально, как все. Спасибо Яхве (или как еще он предпочитает называться), я не слишком скучаю по моим старым глазам.
Иногда мне кажется, что Господь наградил меня особым зрением, как тех людей из телевизора, которые говорят, что Бог наградил их телепатией. Благодаря Божьей милости я могу видеть, хотя никогда не был его особым почитателем. Однажды я узнаю, почему он дал мне такое зрение.
Возможно, я его Сын, как Иисус Христос, но ко мне относятся как к гнилому плоду. Кто знает…
Иногда мне нравится мой мир на колесах. Он может погрузить меня в умиротворяющее покачивание, которое расслабляет каждый дергающийся от напряжения нерв в теле. Конечно, когда не видишь нормально, передвигаться сложно, зато вокруг неземная красота.
Однажды я спросил врача, что со мной не так.
Я думаю, он не поверил мне. Даже я не верю себе. Разве кто-нибудь слышал о кислотной видимости?
Но врач просто уставился в стену, не выказывая ни доли сочувствия.
Потом он пожал плечами. И сказал:
– Всегда с кем-нибудь что-нибудь не так.
[СЦЕНА ВТОРАЯ]
НАШ СКЛАД
Я живу на складе с тремя друзьями и двумя незнакомцами.
Самого классного из моих друзей зовут Христиан. Его речевые способности тоже пострадали от наркотиков – возможно, поэтому мы и сблизились, – только в его случае произошел обратный эффект. Он никогда не затыкается, как будто всегда накачан снупис, сдвинутый чувак. Он болтает, болтает, болтает, даже когда говорить не о чем, даже когда никого нет рядом. Снова и снова, об одном и том же, доставая всех вокруг. Обычно его болтовня действует на нервы и мне тоже, но я думаю, моя молчаливость достает его не меньше.