Несколько мгновений Гаспар хранил молчание. Его рассудок, его тело изнемогали от усталости, и ему стоило больших трудов понять, о чем говорит инквизитор. Поначалу его слова показались ему обычной тарабарщиной, которой было сказано предостаточно сегодня, и он к ним почти не прислушивался. Много часов подряд он наблюдал за тем, как на этот помост поднимались люди, садились на эту скамью и выслушивали похожие речи, после чего очередной инквизитор недрогнувшим голосом зачитывал приговор и отправлял их на костер.
Должно быть, Вальдес понял замешательство ювелира и вновь обратился к нему, на этот раз произнося слова медленно и отчетливо, как будто втолковывал невнимательному ученику.
— Мастер Осуна, если здесь и сейчас, перед трибуналом святейшей инквизиции вы покаетесь в ваших прегрешениях, выразите готовность вернуться в лоно католической церкви, раз и навсегда отказавшись от иудейских обычаев и верований, вы сможете вернуться ко всему, что до последнего времени составляло вашу жизнь. Но вы должны клятвенно заверить нас в своей искренности. На вас будет наложена епитимья в виде штрафа, размер которого будет определен позднее.
На этот раз речь Фернандо де Вальдеса вонзилась в рассудок Гаспара де Осуны так отчетливо, что он смог бы повторить ее слово в слово, ничего не упустив и не изменив. Но смысл того, что предлагал ему архиепископ, напротив, дошел до его сознания не сразу. Наконец он понял: ему предлагают свободу, возможность засыпать каждый вечер с мыслью о том, что у него есть завтра, и разделить это завтра с людьми, которых он ужё не надеялся увидеть! Одним словом, ему предлагают жизнь!
Этот самодовольный и самоуверенный человек мог вернуть ему жизнь. На какое-то мгновение все в его душе восстало против этого. Кто такой этот Фернандо де Вальдес, чтобы решать: жить ему или умереть? Кто эти люди в черном, в чьей власти приговорить его к смерти за преступления, которых он не совершал? А даже если бы совершал, какое право имеют они утверждать, что его душа обречена на вечные муки, а тело необходимо сжечь на костре, как если бы он был чумным? Он вспомнил, какую силу духа показали те, кто был на этом помосте до него. Они ни на йоту не отступили от своих убеждений, демонстрируя глубочайшее презрение к тем, кто присвоил себе право их судить.
Ему очень хотелось заявить, что ему не в чем раскаиваться, и что не он, а эти люди предстанут перед Божьим судом за свои преступления. И он чуть было этого не сделал, потому что прекрасно понимал, что для архиепископа не важны ни его жизнь, ни его бессмертная душа. За его мнимой снисходительностью скрывались совершенно другие цели.
Но затем он подумал о том, что ни Фернандо де Вальдес, ни король, ни даже папа не стоят страданий близких ему людей и ни один инквизитор не заслуживает его интереса.
Он посмотрел в лицо человеку, ожидавшему его ответа, и понял, чего тот добивается. Его ничуть не интересовало, что все обвинения являются ложью от первого до последнего слова: Гаспар де Осуна работает по субботам, как и все христиане, когда в этом есть необходимость, а случается так довольно часто; ест все, что ему готовят, обращая внимание лишь на вкус подаваемых ему блюд, и является полным невеждой во всем, что касается иудейских ритуалов.
Нет, великий инквизитор хотел, чтобы он покаялся и чтобы толпа увидела: рука Божия в любое мгновение может коснуться души грешника и вывести ее из тьмы заблуждений к свету истины.
Архиепископ тем временем встал перед ним, подобно ангелу-мстителю, готовому обрушить свой огненный меч. Он протянул к Гаспару руки, моля его об ответе, символизируя собой Церковь, суровую, но справедливую, которая печется о спасении душ своих сбившихся с пути праведного детей.
Гаспар де Осуна внезапно осознал всю смехотворность ситуации. Он понял, что и он сам, и Вальдес, и все остальные — это актеры и зрители, которые по собственной воле или по принуждению принимают участие в этом бессмысленном представлении, отражающем жестокость человеческой природы.
— Ваше сиятельство, — наконец произнес он, — мое покаяние — это мое личное дело, и когда придет мой черед, Господь будет судить меня за все прегрешения. — В воцарившейся на площади тишине голос ювелира звучал громко и очень четко. — Что касается моего пребывания на земле, то я предпочел бы положить конец жизни, в которой меня могут лишить имущества и уважения окружающих. — Он поднял голову и встретился взглядом с Вальдесом. — За долгие годы усердного труда я скопил небольшую сумму. Если штраф, о котором вы говорите, оставит меня без сбережений, я не вижу смысла влачить дальнейшее существование среди людей.