Отец Сенешаля также был врачом, и именно ему доверяло заботу о своем здоровье семейство Перигоров. Арман помнил, как он, еще малыш, горя от температуры или страдая болями в животе, лежал в постели, когда над ним склонялась внушительная и внушающая трепет фигура. Он до сих пор помнил тот страх, который испытывал при виде длинной бороды врача и ланцета в его руке.
С его сыном он познакомился уже после возвращения из Парижа. Едва завершив оборудование своей лаборатории, Арман узнал, что Клод Сенешаль недавно начал прием больных, и отправился к нему с визитом. Врач решил поручить юному алхимику изготовление отваров и лекарств и таким образом стал его первым клиентом.
— Пока что заказов у меня очень мало, — засмеялся он, — но этот рецепт позволит тебе официально вступить в должность фармацевта. — Он протянул ему только что заполненный бланк. — Это для моей жены. Ее мучают головные боли.
С тех пор их взаимная симпатия и дружба росли и крепли.
Арман услышал, как отворилась и захлопнулась дверь, а затем звук приближающихся шагов. Клод Сенешаль очень разумно устроил свою приемную. Из комнаты ожидания пациенты попадали в крошечную комнату, в которой стоял лишь стол и несколько стульев. Там врач беседовал с пациентом и расспрашивал его о симптомах заболевания. Отсюда еще одна дверь вела в следующую комнату, где врач осматривал пациента. Таким образом, Сенешаль лишал тех, кто ожидал своей очереди, возможности слышать рассказ пациента, а также его порой неизбежные крики и плач. Он также оборудовал отдельный выход, что позволяло больным после приема попасть сразу на улицу.
Дверь в комнату ожидания отворилась, и Арман увидел врача: тот вытирал руки полотенцем.
— Арман, друг мой! Самое время выпить по стаканчику вина. Честно тебе признаюсь, это то, что мне сейчас нужно, — с усталой улыбкой добавил Клод. — А кроме того, нам нужно поговорить. Новости из Парижа.
Он провел его в соседнюю с кухней комнату; там мужчины и расположились за столом. В кухне горел очаг, здесь было тепло и уютно. Агнес подала им вино, мед, чтобы подсластить вино, пирожки, хлеб и миску с орехами. Два дня назад друзья сидели за этим самым столом, обсуждая последние новости из Парижа: смерть на костре последнего великого магистра ордена тамплиеров Жака де Моле, обвиненного в ереси.
— Как я тебе уже сказал, — заговорил Сенешаль, сделав большой глоток вина, — из Парижа поступили свежие новости. Сегодня около часу дня ко мне на прием приходил Перотт. Ну, ты знаешь, полицейский пристав. Его уже несколько дней мучает сильный кашель. Один из рецептов, которые я тебе написал, предназначен для него. Да ладно, это неважно. Так вот, он рассказал мне, что прежде чем взойти на костер, де Моле публично отрекся от всех признаний. Он сознался в том, что страх перед пытками оказался сильнее его самого, и что именно страх заставил его признаться во всем, чего от него добивались его истязатели. Он попросил своих товарищей тамплиеров простить его за слабость.
Арман со вздохом облегчения откинулся на спинку стула.
— Слава Богу, — прошептал он. — Хотя пользы нашему делу от этого немного, но, по крайней мере, его заявление смоет позор с имени ордена.
Юный алхимик молча страдал последние семь лет, с того самого дня, 13 октября 1307 года. Еще три дня, и он стал бы членом ордена Храма. В ту роковую пятницу в обстановке полной секретности был организован арест почти всех рыцарей-тамплиеров, находившихся на территории Франции. Мозговым центром операции стал Гийом де Ногаре, фаворит короля Филиппа. В каждом случае основание для ареста было одно — ересь.
Затем из тюрем просочились умело искаженные сведения, которые некому было опровергнуть — ведь все обвиняемые находились в заключении. В народе поползли слухи о том, что тамплиеры сознались во всем. Вся собственность ордена конфискована, а имена знатных рыцарей втоптаны в грязь и осмеяны. Народ безмолвно потворствовал расправе; для простых людей это была лишь интересная тема для разговоров, все с нетерпением ожидали сообщений о все новых извращениях, вскрываемых судом. Говорили, что эти еретики на своих церемониях порочили Имя Божье, плевали и попирали ногами крест. Их ритуалы посвящения включали гомосексуальные практики, не говоря уже о том, что они поклонялись двуликому идолу, представлявшему собой дьявола… Слушая это, кумушки осеняли себя крестным знамением, а мужчины делали знаки, призванные обратить Люцифера в бегство.