«Успокойся, кроме тебя, в доме никого нет», — сказала она себе, хотя ее сердце испуганно колотилось, а по спине пробежал озноб. И пусть ее глаза ничего не увидели; не отпускало ощущение, что кто-то… или что-то… находится совсем рядом.
Вначале медленно, а затем бегом она преодолела расстояние, отделяющее ее от входа, выключила свет и почти в то же мгновение выскочила за дверь и захлопнула ее за собой. Тусклое освещение на площадке показалось ей уютным и приветливым. Она с удивлением отметила, что больше не ощущает холода, который словно остался внутри странной комнаты.
Дрожащими руками Николь взялась за торчащий из замка ключ. На этот раз он повиновался ей с первой же попытки. Услышав знакомый щелчок, девушка испытала безмерное облегчение. Видимо, то, что ее так напугало, — что бы это ни было на самом деле, пусть даже ее собственное воображение, — осталось внутри.
Она прислонилась к стене, глубоко вздохнула и на мгновение закрыла глаза. Затем она начала медленно подниматься по лестнице.
Когда настало время ложиться спать, ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы выключить свет. Хотя рассудок говорил ей, что всему, что с ней произошло, можно найти объяснение, она не могла забыть пережитых ощущений. А больше всего ее беспокоило то, что комната в подвале оказалась абсолютно пустой. Этого просто не могло быть. «Туда я сложила всякое старье… и еще книги и вещи сына», — опять услышала она.
Наверное, Татьяна решила сдать все это на мебельный склад. Но зачем? И прежде всего, когда? Николь отлично помнила, что эти слова мадам Барбье произнесла в тот день, когда она переехала в свою новую квартиру. Была суббота, а через два дня хозяйка уехала. Значит, она это сделала в воскресенье, когда Николь ездила к родителям. А может, и позже. Как бы то ни было, Николь в это время просто не было дома.
Добравшись до кухни, она приготовила себе ужин, села за стол, но обнаружила, что не хочет есть. Все это было… так странно. Ее затылок немел от того, что на нее кто-то смотрит. Она поднялась к себе, заперла на ключ дверь квартиры и на задвижку дверь спальни. Ей все еще было очень страшно.
И лишь много позже, когда Николь уже лежала в постели и в открытое окно смотрела на усеянное звездами небо, она почувствовала, что успокаивается. Наконец девушка уснула. Засыпая, она решила, что завтра поговорит с Мари. Быть может, домработница сможет ей что-то объяснить…
В эту ночь ей опять приснился зал с колоннами. Она ощутила тот же холод, который окружил ее в чулане, и на какое-то мгновение оба помещения соединились в ее сознании. Как и в предыдущих снах, детали оставались нечеткими. Лишь черный предмет по-прежнему был там. Он парил перед ней, неподвластный силе земного притяжения, и ее рука сама к нему тянулась. Николь чувствовала, что должна взять его и унести с собой; что-то нашептывало ей, что «это» уже очень давно ее ожидает.
Она проснулась, ощущая безмерную усталость и еще долго, свернувшись клубочком, лежала в постели, прежде чем, собравшись с силами, взглянула на часы. Было почти одиннадцать, и ее удивило то, что она так долго спала, но ни мозг, ни тело не успели отдохнуть. Нужно было торопиться, ведь сегодня она пообещала родителям провести на ферме целый день. Сделав над собой усилие, она села в постели. И тут же, сидя на кровати и нащупывая ногами подаренные мамой тапочки, она расплакалась.
Николь плакала тихо, почти бесшумно. Слезы словно лились из глубины ее души, и, казалось, никогда не прекратятся. Николь даже не закрыла руками лицо, и слезы беспрепятственно текли по щекам. Ей было отчаянно жаль себя. Она ненавидела преследующие ее бесконтрольные сны и видения. Она уже жалела о своем полном одиночестве, к которому так стремилась.
Как никогда остро Николь ощутила потребность в поддержке, на которую способны только самые близкие люди. В этот момент ей захотелось снова стать маленькой девочкой и уткнуться лицом в мамину шею, чувствуя защиту ее теплых рук…
Продолжая плакать, она сунула ноги в шлепанцы и поплелась в ванную. Небо за окном впервые за много дней было затянуто тучами.