В ночь накануне входа в Саранг Мирза Саид произнёс очередное напрасное обращение к пилигримам.
— Откажитесь, — безнадёжно умолял он. — Завтра мы все будем убиты.
Айша шепнула на ухо Мишале, и та сказала:
— Лучше мученик, чем трус. Есть ли здесь трусы?
Был один. Шри Шринивас, исследователь Большого каньона, владелец Игрушечного Мира, чьим девизом были креатив и искренность, присоединился к Мирзе Саиду. Как набожный почитатель богини Лакшми, чьё лицо таинственным образом напоминало таковое Айши, он чувствовал, что не может принять участие в грядущих военных действиях с любой из сторон.
— Я слабак, — признался он Саиду. — Я полюбил мисс Айшу, а человек должен бороться за то, что любит; но что поделаешь, я требую нейтрального статуса.
Шринивас стал пятым членом изменнического общества{1355} в мерседесе-бенц, и теперь у госпожи Курейши не оставалось выбора, кроме как разделить заднее сиденье с обычным мужчиной. Шринивас неловко поприветствовал её и, видя, как она с ворчанием отодвигается от него подальше, попытался успокоить.
— Пожалуйста, примите в знак моего уважения.
И извлёк из внутреннего кармана куклу Планирования семьи.
Этой ночью дезертиры оставались в фургончике, пока верные молились на открытом воздухе. Им позволили расположиться лагерем на старой ярмарочной площади, охраняемой военной полицией. Мирзе Саиду не спалось. Он размышлял о том, что сказал ему Шринивас, о чём-то гандианском в его голове, «но я слишком слаб, чтобы применять такие понятия на практике. Простите, но это так. Я не могу избавиться от страданий, Сетджи. Я должен был остаться с женой и детишками и избавиться от этой болезни приключений, которая заставила меня очутиться в таком месте».
В моей семье, отвечал мучимый бессонницей Мирза Саид спящему торговцу игрушками, мы тоже страдали своего рода болезнью: оторванностью, неспособностью слиться с предметами, событиями, чувствами. Большинство людей определяет себя через свои дела, или через то, чего они достигли, или через что-нибудь ещё в этом духе; мы слишком долго жили головой. Это делает реальность чертовски неподатливой для наших усилий{1356}.
Что он хотел сказать ещё — что обнаружил, как трудно поверить сейчас в действительность происходящего; но всё это происходило на самом деле.
Когда на следующее утро паломники Айши были готовы отправляться, огромные облака бабочек, путешествовавших с ними от самого Титлипура, внезапно рассыпались и исчезли с глаз долой, демонстрируя, что небо заполняется другими, более прозаичными облаками. Даже создания, облачающие Айшу — так сказать, элитный корпус, — сорвались с места, и она была вынуждена вести процессию, одевшись в старое мирское хлопковое сари с каймой из листьев понизу. Исчезновение чуда, которое, казалось, ратифицировало{1357} их паломничество, угнетало всех пилигримов; поэтому, несмотря на постоянные увещевания Мишалы Ахтар, они были неспособны петь, шагая вперёд, лишившись благословения бабочек, навстречу судьбе.
Уличная банда «Нет Исламской Падьятре» приготовила тёплый приём Айше на улице, застроенной с обеих сторон лачугами велоремонтников. Вооружённые мужчины заблокировали путь паломников раздолбанными велосипедами и ждали за этой баррикадой помятых колёс, погнутых рулей и смолкнувших звонков, когда хадж Айши вступил в северный сектор улицы. Айша направлялась к толпе, словно той и не существовало вовсе, и когда достигла последнего перекрёстка, за которым её поджидали неприятельские ножи и дубинки, раздался раскат грома, подобный гибельной трубе{1358}, и океан обрушился с неба. Засуха прервалась слишком поздно, чтобы спасти урожай; впоследствии многие паломники решили, что Бог приберёг воду специально для этой цели, позволив ей скапливаться в небе, пока она не стала бесконечной, как море, и пожертвовав годовым урожаем ради спасения своей пророчицы и её людей.