ла, швыряет в рот белую таблетку и после нескольких судорожных попыток, не запивая водой, проглатывает ее. Отряхнув от пыли колени, он садится за стол и скрещенными на груди руками наваливается на потертую папку из кожзаменителя. Он пристально смотрит на двух странных типов, небрежно застывших перед ним с устремленными куда-то поверх его головы взглядами. Губы его болезненно передергиваются, отчего все расплывчатое лицо застывает в горестном выражении. Не отрывая локтей от стола, он вытряхивает сигарету из пачки, сует ее в рот и прикуривает. “Что вы говорите?” — недоверчиво спрашивает он. Лицо его озадачено, ноги пускаются под столом в нервную пляску. Его вопрос повисает в воздухе без ответа. Двое приятелей стоят неподвижно и терпеливо молчат. “Так вы сапожник?” — пробует снова начальник и выдувает изо рта длинный шлейф дыма, который, наткнувшись на громоздящуюся перед ним кипу папок, клубится вокруг него и надолго скрывает его лицо. “Нет, простите… — с видом человека, оскорбленного до глубины души, говорит ушастый. — Нас сюда вызвали, к восьми утра…” — “Ага! — довольный, восклицает начальник. — А почему не явились вовремя?” Лопоухий укоризненно смотрит на него снизу вверх. “Тут какое-то недоразумение, если можно так выразиться… Мы были здесь как раз вовремя, разве не помните?” — “Понимаю”. — “Ничего вы не понимаете, гражданин начальник! — оживляется низкорослый. — Дело в том, что мы, то есть этот вот человек и я, мастера на все руки. Столярничать? Цыплят разводить? Кабанов кастрировать? Недвижимостью заниматься? Ремонтировать всякую рухлядь? На базаре смотреть за порядком? Торговать?.. Это пожалуйста! Вы меня не смешите! А кроме того… иногда можем информацией поделиться, если можно так выразиться. Не безвозмездно, если изволите помнить. Потому что все дело в том…” Начальник в изнеможении откидывается на спинку стула, потом поднимает на них глаза, лицо его просветляется, он вскакивает на ноги и, открыв в задней стене небольшую дверь, кричит им с порога: “Ждите здесь. Только без дураков… Понимаете?..” И уже через пару минут перед ними оказывается высокий голубоглазый блондин в чине капитана, который садится за стол и, небрежно вытянув ноги, добродушно им улыбается. “Есть у вас какая-нибудь бумага?” — спрашивает он ободряюще. Лопоухий начинает рыться в бездонных карманах своего пальто. “Вам бумагу? Конечно! Одну минуту!” — радостно восклицает он. И кладет на стол перед капитаном лист помятой, но чистой писчей бумаги. “Ручечку не желаете?” — спрашивает высокий и с готовностью тянется к внутреннему карману. Капитан на минуту мрачнеет, но потом расплывается в веселой улыбке. “Остроумно! — одобрительно усмехается он. — Я гляжу, вы ребята с юмором!” Лопоухий скромно опускает глаза: “Так без этого нам нельзя, гражданин начальник…” — “Ну, тогда ближе к делу, — говорит капитан серьезно. — Мне хотелось бы знать, имеется ли у вас бумага другого рода”. — “А то как же, начальник! — Лопоухий энергично кивает. — Сию минуту…” Он снова лезет в карман, выхватывает оттуда повестку и, торжествующе помахав ею, кладет на стол. Капитан заглядывает в нее и, побагровев, орет: “Вы что, читать не умеете?! Вашу мать! Какой здесь указан этаж?!” Этот взрыв настигает их так неожиданно, что оба делают шаг назад. Лопоухий горячо кивает. “Разумеется…” — бормочет он, не находя что сказать. Офицер склоняет голову набок: “Что вы сказали?” — “Третий… — отвечает тот и словно бы в пояснение добавляет: — Смею доложить”. — “Тогда что вы здесь делаете? Как вы сюда попали?! Вы хоть знаете, чем занимаются в этом секторе?!” Те вяло трясут головами. “Учетом работниц секс-индустрии!” — кричит, навалившись на стол, капитан. Но слова его не вызывают ни малейшего изумления. Коротышка отрицательно качает головой и задумчиво морщит губы, а его товарищ стоит рядом с ним, скрестив ноги, и делает вид, что разглядывает на стене пейзаж. Офицер, подпирая ладонью лицо, облокачивается одной рукой о стол и начинает массировать лоб. Его спина пряма, как путь праведников, грудь выкачена вперед, безукоризненно чистая униформа и ослепительная белизна рубашки великолепно гармонируют с нежной румяной кожей; непокорный завиток кудрявых волос падает на небесно-голубые глаза, что придает неотразимый шарм всей его излучающей детскую невинность внешности. “Ну так вот, — говорит он строгим, по-южному напевным голосом. — Начнем с ваших документов!” Лопоухий вытаскивает из заднего кармана брюк два замызганных, обтрепавшихся по краям удостоверения и, прежде чем передать их, отодвинув в сторону кипу досье, пытается их разгладить; но капитан с юношеской проворностью выхватывает у него документы и, не заглядывая в них, лихо пролистывает страницы. “Как зовут?” — спрашивает он у коротышки. “Петрина, к вашим услугам”. — “Это имя твое?” Лопоухий печально кивает. “Ну а полностью можно?” — наваливается на стол офицер. “Это все, с вашего позволения, — отвечает Петрина с невинным видом и, повернувшись к товарищу, шепотом спрашивает: — Чего теперь делать?” — “Ты что, цыган?” — рявкает на него капитан. “Это я-то? — испуганно таращится на него Петрина. — Цыган?” — “Тогда не валяй дурака! Я слушаю!” Лопоухий беспомощно смотрит на друга, затем, пожимая плечами и заикаясь, будто человек, совершенно растерянный и не смеющий брать на себя ответственность за свои слова, начинает: “Ну… Шандор-Ференц-Иштван… или как там… Андраш”. Офицер листает удостоверение и угрожающе замечает: “Здесь написано — Йожеф”. Петрина смотрит на него ошарашенным взглядом: “Не может быть, гражданин начальник! А можно мне тоже взглянуть?..” — “Стой на месте!” — приказывает ему капитан не терпящим возражений тоном. На лице высокого нет никаких признаков беспокойства или интереса, и когда офицер спрашивает у него его имя, он хлопает глазами, как будто мысли его совсем далеко отсюда, и вежливо произносит: “Простите, не понял”. — “Как звать?!” — “Иримиаш!” — отвечает тот звонко и даже с оттенком гордости. Капитан сует в угол рта сигарету, трясущимися руками прикуривает, швыряет горящую спичку в пепельницу и гасит ее коробком. “Ну, ясно. У вас, значит, тоже фамилии нету? Одно только имя?” Иримиаш весело кивает: “Разумеется. Как у всех”. Офицер пристально смотрит ему в глаза, а затем, когда в помещение заглядывает заведующий канцелярией (и спрашивает: “Вы закончили?”), знаком велит им следовать за собой. Отстав от него на пару шагов, они снова проходят мимо столов в большом помещении, сопровождаемые насмешливыми взглядами писарей, выходят в коридор и поднимаются по лестнице. Света здесь еще меньше, и на площадке они чуть не падают; вдоль лестницы их сопровождают грубые металлические перила с отполированными до блеска поручнями, усеянными снизу ржавыми заусеницами. Пока они поднимаются по ступенькам, подернутым влажной зеленью, повсюду ощущается казарменная чистота, которую не упраздняет даже шибающий в нос на каждом повороте тяжелый запах, чем-то напоминающий запах рыбы.