— А если это не так… — медленно возразил председатель. — Если она подозревает слишком многое, а, пожалуй, даже и знает кое-что? Я вижу волнение на лицах ваших, досточтимые собратья, и спешу успокоить вас. Пока ещё опасность не велика, хотя один из наших лучших агентов донёс мне сегодня утром, что учёный историк, приват-доцент здешнего университета, бывший масоном первого посвящения, Рудольф Гроссе, позволил себе высказать артистке, очевидно приглянувшейся ему, кое-что, могущее раскрыть ей глаза на сущность масонства и его настоящие цели.
— Но позвольте, барон Джевид… Каким образом один из «учеников» масонов мог узнать что-либо из настоящих тайн ордена? — возразил Гольдман.
— Это кажется мне совершенно невозможным, а потому и беспокойство ваше излишним.
Председатель покачал головой.
— Досточтимый Леон Давидович, поверьте, что я не стал бы беспокоиться из-за пустяков. Но в данном случае речь идёт о вещах более чем серьёзных: доктор философии и приват-доцент всемирной истории, Рудольф Гроссе, был необычайно даровитым юношей, привлекшим наше внимание уже в бытность свою в университете в Бонне. Заманить его в нашу Боннскую ложу было не трудно, но удержать его оказалось трудней. Пробыв года два «учеником», молодой человек попал на военную службу вольноопределяющимся и объявил открыто о несовместимости солдатской жизни с требованиями нашего ордена. Так как верховным Бет-Дином (судом нашим) была признана необходимость оставить братьям первого посвящения свободу выходить из ордена в случае желания, то и «ученика» Беньямина, Рудольфа Гроссе, было разрешено освободить от его клятвы ордену, вычеркнув его из списков всемирного союза. Но само собой разумеется, что за ним учреждён был негласный надзор, как за каждым, добровольно вышедшим из ордена.
Шёпот одобрения раздался вокруг стола. Барон Литвяков громко выразил его. Гольдман поморщился, но ничего не сказал, ожидая дальнейших сообщений председателя, который продолжал своим холодным ровным голосом:
— Первые годы ничего подозрительного в поведении бывшего масона не было замечено. Он строго держал клятву молчания, и мы уже собирались перенести его имя из списка подозрительных в список неопасных, когда нашим наблюдателем замечено было особенное направление учёных трудов доктора Гроссе. Он, очевидно, занимался историей «свободных каменщиков», изучая по первоисточникам переходные этапы нашего союза… согласитесь, это было уже подозрительно… Когда же выяснилось, что бывший масон приготовляет обширную историю масонства при содействии знаменитого учёного, устранённого за измену ордену, то опасность стала несомненной…
— Позвольте, дорогой барон, — перебил Гольдман. — Мало ли подобных «историй» издается ежегодно то тут, то там. Значения они иметь не могут, так как успех их зависит от нас. Да, кроме того, быть может, эта история масонства и не содержит в себе ничего враждебного нам.
Насмешливая улыбка мелькнула на лице председателя.
— Неужели я бы стал затруднять верховный синедрион пустяками? — с оттенком раздражения спросил он. — В том-то и дело, что нашим «наблюдателям» удалось ознакомиться с основными взглядами молодого историка, и даже перелистать некоторые главы его будущей книги…
— И что ж?.. — раздалось сразу несколько голосов.
— Рудольф Гроссе принадлежит к школе Тэна и обладает несомненным талантом и громадным терпением в поисках за документами. Он уже нашел доказательства единства всех тайных обществ, бывших известными в средние века, и убедился в их решающем влиянии на распадение и гибель государств. И при этом он заметил аналогию между жизненными условиями народов и государств древности с такими же условиями нашего времени. Надеюсь, этого довольно, чтобы обеспокоить орден… Опасность же ещё увеличивается от его увлечения этой актрисой, которую нельзя смешивать с «номерами» женского стада, ежегодно продаваемого нашими агентами на Восток. Бельская — образованная женщина! И, главное, она умеет мыслить… Вспомните Бокля: «Влияние женщин на успехи знания»… То, до чего мужчина доходит путём долгого, усидчивого труда и логическим исследованием фактов, женщина хватает налету, благодаря своей способности вносить в науку фантазию и группировать из незаметных мелочных признаков самую сложную картину ясно и точно. Вообразите теперь сближение мужского знания и женской фантазии, направленных на одно и то же? Припомните, что предметом размышлений для мужчины и женщины несомненно явится наш орден и повторите, что опасности нет… если посмеете…
Все молчали. Даже Гольдман не решился оспаривать председателя. Только, после минутного размышления, он произнёс решительно:
— Я нахожу преждевременным принимать бесповоротные решения. Сближение молодых мужчины и женщины легко может ограничиться чувством, или чувственностью, не переходя в серьёзную духовную связь, обуславливающую общее увлечение наукой. Поэтому я бы посоветовал прежде всего узнать правду о том, были ли сделаны какие-либо разоблачения, и тогда уже поступать сообразно степени и серьёзности измены бывшего масона.
— Во всяком случае, оставить эту женщину здесь, вблизи императора, совершенно невозможно, её надо убрать отсюда, так или иначе.
Почтенный старик, с лицом ветхозаветного патриарха, прибавил многозначительно:
— Так или иначе… быть может, сказано слишком поспешно… К крайним средствам прибегнуть всегда успеем. Я бы советовал даже избегать их, особенно в Германии. Не забудьте, как трудно здесь затушевать всякое уголовное дело. Припомните, чего нам стоило прекращение следствия по делу в Ксантене… А там речь шла о неизвестном гимназисте, погибшем на дороге к своей любовнице… (как установлено было судебным следствием), — насмешливо улыбаясь, подчеркнул барон Ротенбург, причём злобная усмешка скривила его тонкие губы и придала его благообразному лицу чисто дьявольское выражение, сразу раскрывшее всю злобу иудейской натуры. — Здесь же, — продолжал петербургский равви, — где замешана красавица-актриса, лично известная императору и его супруге, привлечь внимание уголовной власти в десять раз опасней…
— Совершенно верно, дорогие собратья, — поспешно добавил представитель германских социалистов, доктор Бауэр, почтенный господин средних лет с солидным брюшком и золотыми очками на характерном жидовском носу. — Не только выгодней, но и осторожней будет устранить эту опасную актрису мирным или, по крайней мере, бескровным образом. Каким именно, — мы спокойно можем предоставить обсуждение комитету семи, мудрость которого, конечно, найдёт способ согласовать нашу безопасность с необходимостью устранения личностей, вредных для ордена.
— Что же касается этого приват-доцента, которого мы имеем право считать минеем (доносчиком), то с ним церемониться нечего, — злобно сверкая глазами, крикнул молодой итальянский раввин, являющийся в то же время городским головой Неаполя.
— К какой ложе принадлежал он, когда принял посвящение? — осторожно спросил великий раввин Франции, — и можно ли действительно назвать его минеем?
Председатель перелистал толстую тетрадь в синей обложке, лежащую перед ним.
— Вот его страница… Рудольф Гроссе принят в ложу Тевтония в Бонне, десять лет назад. Два года усердно посещал собрания, был на лучшем счету. Его готовили к высшим степеням. Внезапно стал удаляться от братьев, познакомившись и сойдясь со знаменитым лириком Мозером. Шесть лет назад открыто объявил о своем выбытии из ложи и ордена, ссылаясь на необходимость отбывать воинскую повинность и невозможность согласовать присягу солдата с клятвой «свободного каменщика». Получил отпускную, согласно «явному» уставу. Записан в книгу подозрительных. Передан трём наблюдателям… Следуют имена их. С тех пор неоднократно писал против нашего союза, но всегда настолько осторожно, что мы закрывали глаза, избегая привлекать внимание. Только недавно узнали мы, что он подготовляет обширное сочинение по истории тайных обществ. Последнее донесение говорит: «весьма вероятно, что некоторые главы его сочинения были прочитаны вышеназванной актрисе, с которой он, наверное, уже говорил во враждебном союзу смысле»…