— Ольга, не будь несправедлива, — серьёзно сказала Гермина. — Не осуждай, не узнав правды. Я понимаю, что ты оскорблена, но, как знать, что за смысл в этой загадочной истории.
— Смысл совершенно понятен, — горько смеясь заметила Ольга.
— Господин профессор охотится за двумя зайцами и чуть было не поймал обоих.
— И ты считаешь это посещение доказательством неверности Рудольфа?
— А чем же иным можешь считать его ты? Любопытно было бы знать.
Гермина взглянула на подругу.
— Мне странно, Оленька, что ты, такая сдержанная, умная и справедливая, в данном случае судишь так быстро, несправедливо. Ведь это посещение белой дамы может быть связано с невинными причинами. Представь себе, что эта дама в белом направлялась вовсе не к профессору, а назвала его имя только для того, чтобы не назвать настоящее… Ведь ты же слышала, что у каждого квартиранта свой ключ. А квартирантов в этом четырёхэтажном доме не мало.
Лицо Ольги просветлело.
— Как узнать правду? — спросила она.
— Очень просто. Надо спросить Рудольфа.
— Но ведь он куда-то уехал.
— Тогда он пришлёт тебе письмо. Я убеждена, что не позже суток ты получишь известие от твоего Рудольфа. Ольга крепко пожала руку подруги.
— Какая ты добрая… Спасибо тебе. Но, право, я не знаю, что со мной делается. Как я ни стараюсь успокоиться, а всё же не могу освободиться от какого-то смутного предчувствия… Мне все кажется, что страшное несчастье грозит мне.
Гермина покачала головой.
— Уж не встретила ли ты своих фатальных англичан? — понизив голос, спросила она. Ольга вздрогнула.
— Нет… Благодарю Бога: они исчезли. Потому я и не беспокоюсь о том, что мой контракт с императорским театром до сих пор ещё не подписан.
— Как не подписан? Да ведь ты же играешь чуть ли не десятый раз…
— Как гастролёрша. Разве ты не заметила этого на афише?
— Конечно, заметила и объяснила это желанием использовать успех новой звезды в мае месяце, когда театры обыкновенно пустуют. Благо ты делаешь полные сборы.
— Очень может быть, что ты и угадала настоящую причину этих гастролей. Мне намекал наш обер-режиссёр, что господин интендант не желает обманывать публику, выдавая ангажированную актрису за гастролёршу.
— И обижать своих старушенций, выставляя «новенькую» в красную строку? — смеясь добавила Гермина.
— Да, и это может быть. А так как мне платят за гастроли по цене дебютов, т. е. ровно втрое больше, чем я буду получать по контракту, то я и молчу и не беспокоюсь, именно, потому, что не вижу англичан, приносивших мне несчастье.
— И я их не вижу больше недели, — с невольной грустью подтвердила Гермина. — Они очевидно уехали.
— И слава Богу… Когда они здесь, я точно задыхаюсь. И вот теперь, представь себе, со вчерашнего вечера, и только что у дверей Рудольфа, мня преследует это мучительное чувство… Так и кажется, что на мне тяготеет ужасный взгляд лорда Джевида Моора.
Гермина вздохнула.
— А я бы Бог знает что дала, чтобы только увидеть его приятеля!
Целый вечер провела Ольга с Герминой, принцем Арнульфом и двумя его обычными спутниками, гвардейскими офицерами, в зоологическом саду.
Возвращаясь домой на извозчике (Ольга отклонила слишком любезные предложения кавалеров проводить её до дома), через опустелый и полутёмный Тиргартен, она снова ощутила гнетущее чувство: мрачное предчувствие несчастья опять овладело ею.
В тёмной глубине извозчичьей каретки Ольге чудилось знакомое красивое бледное лицо с закрытыми глазами и тонкой струйкой крови, медленно ползущей из-под тёмных кудрей по виску на белую щеку…
Ольга вздрогнула и открыла глаза… Неужели это был сон? Неужели она успела заснуть, и её преследует тот же сон, что мучил и в прошлую ночь?
«Да, что бы ни говорила Гермина, а это не к добру», — подумала Ольга и перекрестилась.
У входа в гостиницу её остановил солидный господин, с видом тайного советника в отставке, исполняющий роль швейцара в гостинице «Бристоль».
— Вам письмецо, сударыня. Принесено посыльным. Еще не видя письма, Ольга почувствовала, что это — известие от Рудольфа.
— Что случилось? — спрашивала она себя, подымаясь по лестнице с нераспечатанным конвертом в руках. Она боялась разорвать этот знакомый конверт из толстой слоновой бумаги, над которым она не раз смеялась, упрекая профессора в «бумажном кокетстве».
Коридор был пуст. До её помещения ещё два этажа. Ждать дольше она не могла и тут же дрожащей рукой разорвала конверт и, окинув его одним взглядом, прочла записку — всего три строчки:
«Ольга… Простите просьбу… Но дело о жизни и смерти… Жду вас сейчас же… не медля ни минуты… Повторяю, простите и… поймите… вопрос жизни всегда вашего Рудольфа… Ключ от входной двери посылаю. Моя будет отперта»…
Неверный почерк… недописанные слова, дрожащие строчки… От письма веяло несчастьем. Ольга закусила губы, чтобы не застонать.
«Масоны», внезапно прозвучало в её мозгу так ясно и отчётливо, точно кто-то шепнул ей это слово на ухо.
— Да, масоны, — прошептала она, беззвучно шевеля губами и, не раздумывая, не колеблясь, повернула обратно и стала спускаться вниз по лестнице.
Не замечая удивленного лица величественного швейцара, ни любопытно-насмешливых взглядов полдюжины «мальчиков на посылках», стоящих шеренгой у ярко освещённого входа, Ольга быстро вышла на подъезд и вскочила в каретку первого попавшегося извозчика, машинально крикнув ему адрес Рудольфа.
XVII. Кровь и розы
Со странным чувством остановилась Ольга у знакомого ей подъезда. Входные двери были уже заперты, а маленькое оконце привратника в полуподвале закрыто ставнями, сквозь которые не пробивался ни малейший луч света. Весь дом, казалось, спал. Только четыре окна третьего этажа слабо светились. Ольга сразу поняла, что там квартира Рудольфа и что он ждёт её.
— Подождите меня здесь, голубчик, — обратилась она к извозчику, отдавая ему первую попавшуюся монету, и дрожащими пальцами вложила в замочную скважину небольшой ключ, который она всю дорогу судорожно сжимала в похолодевшей руке.
Дверь бесшумно отворилась.
Ольга машинально вынула ключ из замка, захлопнула за собой дверь и смело поднялась по лестнице, придерживаясь за перила. По счастью, свет от большого электрического фонаря, стоявшего против подъезда, проникал на лестницу, наполняя её дрожащим полумраком. Ольге было жутко и страшно в этом незнакомом доме, куда она пробиралась ночью, тайком, точно преступница.
Как во сне поднялась Ольга по лестнице до двери, возле которой она стояла сегодня утром. На этот раз дверь была не заперта. Сквозь узкую щель падал тонкий луч света на тёмные доски пола.
— Ольга… — послышалось ей в глубине полутёмной лестницы, но она даже не оглянулась, сознавая, что это галлюцинация слуха.
«Ведь он меня ждет», подумала она.
Внезапный прилив решимости охватил молодую женщину и спокойно и уверенно она отворила дверь, вошла в маленькую переднюю, довольно ярко освещённую спускающимся с потолка мавританским фонариком, и вдруг остановилась пораженная…
Все было здесь ей знакомо. И стены, увешанные старыми гравюрами, и дешевенькие в восточном вкусе занавески на трёх дверях, и пол, покрытый пёстрой японской циновкой, и вешалка из гнутого бамбука, с небольшим круглым зеркалом посредине, и даже этот мавританский фонарик, дающий такой трепетно-пёстрый свет.
— О, Господи… — прошептала Ольга. — Откуда же я знаю всё это?.. Ведь я ни разу не была здесь…
И вдруг воспоминание о кошмаре прошлой ночи всплыло перед её глазами. Она ахнула и на мгновение застыла посреди жуткой тишины, не прерываемой даже звуком часового маятника.
Но Ольга не заметила ни неестественной тишины, ни отсутствия хозяина квартиры, пригласившего её к себе и не вышедшего встретить.
Почему-то все умственные силы Ольги запутались, как муха в паутине, в одной загадке, овладевшей её душой. Воспоминание кошмара, оказавшегося такой поразительной истиной, точно заворожило её. В глубине этого воспоминания теплилось предчувствие такого ужаса, что на не смела додумать своей мысли до конца, стараясь рассеять её воспоминаниями подробностей.
— Вот за этой дверью столовая, а за этой кабинет, — прошептала она едва слышно. Но даже этот слабый звук собственного голоса заставил Ольгу вздрогнуть: так громко и страшно прозвучал он среди мёртвой тишины.