— Да, торг хорош и для краснокожих, хорош и для бледнолицего человека. Но как могли и мохоки, и король продать одну и ту же землю? Значит, они и король вместе владели землей?
Как было разъяснить индейцу, что частное владение вместе с тем является здесь и владением короля? Но ответить ему все же было необходимо, чтобы не дать укорениться в его мозгу мысли, что мы не имеем законных прав собственности на Мусридж.
— Допустим, Сускезус, что тебе понравилось ружье, принадлежащее двум индейцам; ты бы вздумал его купить и заплатил бы и тому, и другому, сколько каждый запросит. Неужели ты после этого не считал бы себя законным хозяином этого ружья?
Сускезус был поражен этим ответом. Он был ему совершенно понятен, и чтобы выразить, что теперь он удовлетворен, индеец протянул мне свою правую руку и дружески потряс мою. На этом мы и покончили наш разговор на эту тему.
— Онондаго полагает, что французские индейцы могут напасть на Равенснест, но, с другой стороны, он считает, что нам следует прежде вернуться в Мусридж.
— Зачем? — спросил Гурт.
— У землемеров такой же скальп, как и у скво! — сказал Сускезус.
— Ты прав, но я думал, что наши землемеры в лесу ничем не рискуют! Кто их разыщет, кто выдаст? — спросил Дирк.
— Убейте в лесу дичь и оставьте. Разве вороны не разыщут ее? — возразил онондаго.
— Но ворон руководствуется своим инстинктом, своим чутьем хищника, он летает в воздухе и видит издалека.
— Индеец видит дальше! Он знает все в лесу! Нет того, чего бы не знал индеец.
— Во всяком случае, — сказал Гурт, — надо следовать его совету. Сколько раз приходится слышать о страшных несчастьях, происшедших оттого, что кто-то не хотел послушать совета индейца. Я убежден, что если бы Аберкромби спросил совета краснокожих, он был бы сегодня победителем.
При этих словах лицо Сускезуса приняло удивительно красноречивое выражение, и, подняв палец кверху, он произнес:
— Почему не открыть слух для слов краснокожего человека? Птицы поют хорошую песню, другие птицы поют худую песню, но каждая птица знает свою песню. Воины мохоки знают леса и знают, что надо идти в обход, когда идешь по военной тропе. Английский вождь, верно, думал, что у его воинов две жизни, потому что поставил их под карабины и пушки и заставил стоять, чтобы их убивали. Индейцы так глупо никогда не поступают.
Что можно было на это возразить? Не тратя слов, я заявил, что мы вес готовы идти в Мусридж, как он нам советовал, и Сускезус встал и пошел вперед, идя тем самым путем, каким он привел нас сюда.
Гурт шел впереди меня, и я не мог не залюбоваться его величественной, крупной фигурой, его ловкостью, его легкостью и подвижностью. При этом я вдруг заметил, что в бою ему оторвали или отрубили низ блузы, и пуля пробила его головной убор. Гурт не мог этого не заметить, но даже не упомянул об этом.
Мы сделали всего только один привал, чтобы пообедать, и во время обеда упомянули о том, что нерадостные вести принесем господину Траверсу.
— Едва ли кто успел уже опередить нас! — сказал Гурт.
— Никто не знает! Гуронам еще рано! — сказал Сускезус.
— Очень жаль, — сказал Гурт, — что мы не спросили тогда ни слова об этой экспедиции у тетушки Доротеи.
— Но ведь это решительно ничего бы не изменило! — заметил я.
— Как? Если бы Аберкромби заранее знал об этом поражении, он не приказал бы идти на приступ.
— Но тогда Доротея и не предсказала бы поражения.
— А ведь и в самом деле! — рассмеялся Гурт. — Я этого и не сообразил. Вот оно, что значит получить образование в колледже!
Пообедав, мы встали и пошли дальше. Солнце близилось к закату, когда мы достигли пограничной линии Мусриджа. Руководствуясь зарубками, сделанными на деревьях, мы по прямой линии направились к хижине. Немного погодя, Сускезус попросил нас остановиться и пошел сам вперед на разведку. Вскоре он позвал нас, и, дойдя до жилища, мы нашли его в том виде, в каком оставили, но вокруг никого не было видно. Быть может, землемеры ушли куда-нибудь далеко на работу и ночевали в лесу, а Петер пошел с ними. Мы вошли в хижину: она была пуста, но все было на своих местах. Джеп принялся готовить ужин.
В ответ на высказанное предположение об отсутствии землемера и Петера Сускезус сказал:
— Зачем гадать? Я увижу! Еще светло, есть время; я вам скажу верно! — и он вышел из дома.
ГЛАВА XXV
Ты дрожишь, и бледность твоего лица говорит мне больше всякихслов.
Любопытство побудило меня последовать за Сускезусом; спустившись с холма в так называемую долину, он стал изучать следы на мягкой траве и опавших листьях, покрывавших землю густым слоем. Обойдя наполовину вокруг дома, держась в трехстах шагах от него, индеец вдруг остановился, прилег на землю, затем встал и воткнул сломанную ветвь в том месте, где стоял.
— Что ты здесь видишь, Сускезус? — спросил я. — Разве здесь есть какой-нибудь след?
— Хороший след, свежий след, пахнет гуроном! Это открытие заставило меня вздрогнуть.
— Я ничего не вижу! — сказал я.
— Вот, — сказал он, указывая пальцем на легкую вдавленность на слое опавшей листвы, — это пятка, а вот большой палец.
— Пусть так! Но почему же ты думаешь, что это след гурона?
— А вот! Один, другой, третий такой же след; все на равном расстоянии друг от друга; одна нога, другая, опять и опять…
— Да, я готов согласиться, что это человеческий след, но и наши носят мокасины, как и краснокожие!
— А большой палец, обращенный внутрь? Это не след бледнолицего!
— Это верно, но индеец не обязательно гурон! Откуда мог взяться этот гурон тотчас после битвы, когда все они были там, под Тикондерогой, когда между ними и Мусриджем лежало озеро? Он никак не мог успеть обойти его.
— Вы не знаете краснокожих! — отвечал Сускезус — Это след гурона.
— Но не могли же гуроны менее чем за двадцать четыре часа пройти расстояние в семьдесят миль!
— А мы прошли?
— Да, но мы большую часть пути сделали в лодке, а гуронам надо было преодолеть этот путь пешком.
— Зачем? Гурон гребет не хуже онондаго; лодок много! Озеро велико. Почему они не могли ехать водой?
— Но ведь озеро было покрыто английскими судами!
— Английскими судами, на которых везли раненых или беглецов! Разве гурон их побоится? А судов что ему бояться? Суда ни глаз, ни ушей не имеют, суда не убивают!
— Нет, но те, что были на них, могли и видеть, и слышать, и убить, и окликнуть чужую, незнакомую лодку?
— А моя лодка тоже была чужая, незнакомая — и прошла!
Несомненно, что лодка с несколькими гуронами могла пройти несравненно быстрее, чем наша, на которой была всего одна пара весел; возможно было, что, высадившись у форта Уильям Генри, индейцы могли прийти сюда раньше нас. Но как могли они найти сюда дорогу? Как могли они отыскать нашу хижину?
Эти вопросы я задал онондаго.
— Вы не знаете индейцев, — повторил он опять. — Видели вы коня, павшего в лесу? Когда он пал, воронов не было, а потом их слетелась целая туча. Так и индейцы. Теперь везут раненых. Индеец сторожит в лесу, ему нужны скальпы; он их любит. Теперь весь лес полон гуронами до самого Альбани. У англичанина сердце упало низко — у индейца оно теперь прыгает высоко. Скальпы — это так заманчиво; они только об этом и думают!
Тем временем Гурт и Дирк уже принялись за ужин; я, войдя в хижину, сел с ними, но после разговора с Сускезусом у меня пропал аппетит.
За ужином я сообщил товарищам об открытии онондаго.
— Если здесь недавно были гуроны, то эти хитрые дьяволы не задели ни одной былинки; но нет ничего невозможного в том, что они теперь бродят повсюду, рассчитывая добыть скальпы в маленьких отрядах, конвоирующих раненых офицеров!
— Если так, то Бельстрод рискует попасть им в руки!
— Я надеюсь, что его уже успели доставить в Равенснест, где он будет в полной безопасности! Во всяком случае, такой опытный краснокожий, как наш онондаго, едва ли ошибается.