— А много ли нужно давать ему в год на расходы и сколько лет должны мы его обучать? — спросили огородники.
— По три тысячи грошей в год в течение четырех лет.
— Большие деньги! — сказали огородники, почесывая затылки. — Нельзя ли обойтись двумя тысячами грошей? Денежки-то нынче дорогие… Неоткуда их взять… Село наше бедное. Да и налоги мы еще не заплатили.
— Уж коли надеетесь найти две тысячи грошей, то найдете и три, — ответил монах. — И я внесу двести грошей.
— И я дам двести, — сказал один из священников, намеревавшийся предложить кандидатом своего сына.
— Я дам пятьсот, — произнес один из огородников, не имевший никаких эгоистических целей.
Одним словом, дело было сделано, деньги собраны и лясковчане принялись искать способного и прилежного счастливчика. Разумеется, и эти выборы, как и всякие другие выборы под ясным небом, не могли закончиться без недовольства, без явной вражды и прочих дурных последствий.
Священник, который надеялся извлечь пользу из своего патриотизма, отказался дать обещанную сумму; огородники же, которые почти всегда бывают честнее священников, раз уж дали слово, которое надо было сдержать, завершили начатое дело и без апостолов Христа. Были выбраны три кандидата и между ними бросили жребий. Жребий пал на Иванчо Чучулигу, сына бедных родителей; от других молодых людей его отличали некоторые весьма «разумные» свойства. Так, Иван был раболепен со стариками и богачами, смиренен с женщинами и старушками, бессловесен перед священниками и церковными старостами; а ведь такие качества выводят человека на первое место почти по всей Болгарии, независимо от причин, которые создают эти великие человеческие черты. Единственный недостаток будущего болгарского просветителя заключался в том, что его раболепие, смирение и услужливость проявлялись, как правило, лишь до той минуты, пока он находил для себя выгодным общение со своими человеколюбивыми благодетелями. Некоторое время спустя, когда коготки мудрого юноши уже отросли, один лясковчанин сказал о нем так: «Этот парень напоминает кошку, которая увивается вокруг тебя, пока ты держишь в руках лакомый кусочек, а как съест его, так норовит тебя оцарапать». Как бы то ни было, но через несколько дней Иван Чучулига уехал в Белград, чтобы поступить в одно из тамошних учебных заведений, потому что, по словам бывалых огородников, в этом городе живется сравнительно дешево и легко.
Способности и дарования Ивана были не слишком заметными, но на этом свете нередко обстоятельства складываются так, что любое дело принимает совершенно неожиданный оборот. Прибыв в Белград, Иван Чучулига явился к своим будущим профессорам и объявил им, что приехал в Сербию не для того, чтобы вникнуть в глубины их мудрости, а дабы на скорую руку подготовиться к роли учителя совершенно слепого еще болгарского народа. «Нам (болгарам) не нужна ни философия, ни другие глубокие науки, — говорил он. — Я буду учителем начальной школы. Научите меня только тому, что мне для этого нужно». Профессора, люди добрые, поняли пожелание Чучулиги буквально и старались дать ему только поверхностное образование, ибо находили доводы его вполне логичными. Но время шло, лясковчане со слезами на глазах тратили свои деньги, Иван лебезил перед своими профессорами и кланялся сильным мира сего, а учение шло своим ходом. Наконец, четыре года миновали, и Иван пожелал получить аттестат. Один из умных и справедливых профессоров, который слишком хорошо представлял себе, сколько знаний осело в голове будущего болгарского учителя, посоветовал своим друзьям дать «булгарину» полуаттестат, то есть дать ему такое свидетельство, в котором было бы сказано, что он может быть учителем начальной школы и сдал экзамены лишь по некоторым, самым необходимым для этого предметам. Однако Иван не принадлежал к числу тех людей, которые по одежке протягивают ножки, и объявил своим патронам, что лясковчане, увидев неполный аттестат, заставят его отца возместить им расходы за обучение, а ему самому скажут: «Скатертью дорожка!» Убеждая слушателей в справедливости своих слов, Иван плакал, рвал на себе волосы, говорил, что никогда не вернется в Лясковец, и добился того, что профессора решили в конце концов удовлетворить его просьбу, хотя многие из них уже успели убедиться, что их ученик не заслуживает никакого снисхождения. Как только Иван получил желанный аттестат, он тут же написал в Лясковецкую общину трогательное письмо, которое и по сю пору хранится в архиве школы. «Вы знаете, — писал он, — что белградское училище и сербские профессора не достигли еще того совершенства, которое требуется от высшей школы и от представителей науки. Посылаю вам копию свидетельства, выданного мне высшей школой. В нем говорится, что я закончил обучение с прилежанием и хорошими успехами. Но, будучи честным человеком, я хочу сказать вам, что я еще не созрел для должности учителя и мне нужно поучиться еще один год в каком-нибудь европейском городе, например в Вене. Расходы в этом городе будут не слишком большими. Один мой друг, живущий в Вене, говорит, что мне хватит шести тысяч грошей. Если хотите иметь хорошего учителя и услышать похвалы людей, вы должны помочь мне закончить курс наук, потому что белградская школа — ничто по сравнению с венской. Сербы нас ненавидят и не разрешают нам слушать все предметы, которые читаются в их училищах. Я был первым учеником, а они дали мне третье место! Я должен поехать в Вену и доказать им, что немцы умеют лучше ценить способных людей».