— Господин вахмистр, – отрапортовал Паненка, – этот человек мне не понравился. Когда он увидел, что я подхожу к гостинице, то выпрыгнул во двор из окна и хотел удрать в лес. Документов у него тоже нет. Я его и забрал.
Это какой-то Ройдл.
— Ага, – сказал Колда с интересом, – господин Ройдл.
Так вы уже попались, господин Ройдл.
— Вы не можете меня арестовать, – беспокойно пробормотал Ройдл.
— Не можем, – согласился вахмистр, – но мы можем вас задержать, не правда ли? Маринка, сбегайте в гостиницу, осмотрите комнату задержанного и принесите сюда его вещи. Садитесь, господин Ройдл.
— Я... я отказываюсь давать какие-либо показания.. –
заикаясь, произнес расстроенный Ройдл. – Я буду жаловаться. Я протестую.
— Мать честная, господин Ройдл, – вздохнул Колда. –
Вы мне не нравитесь. И возиться с вами я не стану. Садитесь вон там и помалкивайте.
Колда снова взял газету и продолжал читать.
— Послушайте, господин Ройдл, – сказал вахмистр немного погодя. – Что-то у вас не в порядке. Это прямо по глазам видно. На вашем месте я бы рассказал все и обрел наконец покой. А не хотите – не надо. Дело ваше.
Ройдл сидел бледный и обливался потом. Колда посмотрел на него, скорчил презрительную гримасу и пошел поворошить грибы, которые у него сушились над печкой.
— Послушайте, господин Ройдл, – начал опять Колда после некоторого молчания. – Пока мы будем устанавливать вашу личность, вы будете сидеть в здании суда, и никто там не станет с вами разговаривать. Не сопротивляйтесь, дружище!
Ройдл продолжал молчать, а Колда что-то разочарованно ворчал и чистил трубку.
— Ну, хорошо, – сказал он. – Вот посмотрите: пока мы вас опознаем, может, и месяц пройдет, но этот месяц, Ройдл, вам не присчитают к сроку наказания. А ведь жаль зря просидеть целый месяц.
— А если я признаюсь, – нерешительно спросил Ройдл,
– тогда. .
— Тогда сразу же начнется предварительное заключение, понимаете? – объяснил Колда. – И этот срок вам зачтут. Ну, поступайте как знаете. Вы мне не нравитесь, в я буду рад, когда вас увезут отсюда в краевой суд. Так-то, господин Ройдл.
Ройдл вздохнул, в его бегающих глазах появилось горестное и какое-то загнанное выражение.
— Почему? – вырвалось у него, – почему все мне говорят, что я им не нравлюсь?
— Потому что вы чего-то боитесь, – наставительно сказал Колда, – вы что-то скрываете, а это никому не нравится. Почему вы, Ройдл, никому не смотрите в глаза? Ведь вам нигде нет покоя. Вот в чем дело, господин Ройдл.
— Роснер, – поправил бледный человек удрученно.
Колда задумался.
— Роснер, Роснер, подождите. Какой это Роснер? Это имя мне почему-то знакомо.
— Так ведь я Фердинанд Роснер! – выкрикнул человек.
— Фердинанд Роснер, – повторил Колда. – Это уже мне кое-что напоминает. Роснер Фердинанд...
— Депозитный банк в Вене, – подсказал вахмистру бледный человек.
— Ага, – радостно воскликнул Колда. – Растрата!
Вспомнил! Дружище, ведь у нас уже три года лежит ордер на ваш арест. Так, значит, вы Роснер, – повторил он с удовольствием. – Что же вы сразу не сказали? Я вас чуть не выставил, а вы Роснер! Маринка! – обратился Колда к входящему жандарму Гуриху, – ведь это Роснер, растратчик.
— Я попрошу.. – сказал Роснер и как-то болезненно вздрогнул.
— Вы к этому привыкнете, Роснер, – успокоил его
Колда. – Будьте довольны, что все уже выяснилось. Скажите, бога ради, милый человек, где же вы все эти годы прятались?
— Прятался, – горько сознался Роснер, – или в спальных вагонах, или в самых дорогих отелях. Там тебя никто не спросит, кто ты и откуда прибыл.
— Да, да, – сочувственно поддакнул Колда. – Я понимаю, это действительно огромные расходы!
— Еще бы, – с облегчением произнес Роснер, – разве я мог заглянуть в какой-нибудь плохонький отель, где, того и гляди, нарвешься на полицейскую облаву? Господи! Да ведь все это время я вынужден был жить не по средствам!
Дольше трех ночей нигде не оставался. Вот только здесь..
но тут-то вы меня и сцапали.
— Да, жаль, конечно, – утешал его Колда. – Но ведь у вас все равно кончались деньги, не правда ли, Роснер?
— Да, – согласился Роснер. – Сказать по правде, больше я все равно бы не выдержал. За эти три года я ни с кем по душам не поговорил. Вот только сейчас. Не мог даже поесть как следует. Едва взглянет кто, я уже стараюсь исчезнуть. Все смотрели на меня как-то подозрительно, –
пожаловался Роснер. – И все казалось, что они из полиции. Представьте себе, и господин Пацовский тоже.