Иногда же он, впадая в крайний пессимизм, писал и такие стихи:
Аверченко печатал эти в меру эротические и в меру «философские» стихотворные произведения — ибо чего только не нужно было большому сатирическому журналу?
Нужен был и такой «товар».
И опять смерть…
Года три назад умер человек, имя которого тесно связано с понятием «сатириконец».
Исидор Гуревич.
Это имя не очень прогремело как имя писателя-юмориста, хотя и очень часто появлялось на страницах «Нового Сатирикона», но без него комплекты журнала представить себе даже нельзя.
Его коротенькие рассказы очень часто появлялись на страницах «Нового Сатирикона» и, собранные, вышли также и большой книгой «Бархатные когти».
Исидор Яковлевич Гуревич был на редкость чистым и честным человеком, с большим чувством достоинства и подлинной деликатностью.
Писал он рассказы какого-то особого типа. Они были явно неострые, плосковатые, нетонкие, и в то же время веяло от них чем-то чистым.
Есть такие люди: они острят неважно, но их слушаешь и улыбаешься сочувственно, а иногда смеешься от всей души, более охотно, чем когда слушаешь присяжного остроумца.
Таков был юмор Гуревича.
Он и в жизни был такой. Встретит, остановит и начнет что-то рассказывать, — уже как будто и слышанное, во всяком случае, не новое. Рассказывает с увлечением и сам смеется — большим ртом на некрасивом, худом и, все же чем-то приятном лице, и слушаешь его, поневоле, и сам начинаешь смеяться — весело и непринужденно.
Был у него брат. Не писатель — какой-то коммерческий служащий, но зажиточный, любивший литературу и писателей. Как-то он устроил у себя званый вечер и — то ли ему подсказал Исидор Яковлевич, то ли он сам захотел видеть у себя «сатириконцев», — но он послал приглашения…
Пришли только молодые сотрудники «Нового Сатирикона» — М. Пустынин, Евг. Венский и еще другие, привыкшие проводить вечера не на церемонно-званных вечерах, а в кафе и дешевых ресторанчиках…
В разгар ужина один из нас под влиянием водки вообще забыл, где он находится, и, громко рассуждая о чем-то, выразительно показал домашней работнице два пальца и громко, через весь стол, приказал:
— Два раза кофе по-венски…
Братья жутко переглянулись. Никогда не забуду бледного и милого лица Исидора Яковлевича…
С его обликом никак не вязалось неисправимо-ресторанное поведение нашего товарища…
Я упомянул Михаила Яковлевича Пустынина, здравствующего и работающего.
В годы, когда я работал в «Новом Сатириконе», он тоже работал много.
Он помещал в «Новом Сатириконе» стихи, басни, шутки, пародии.
Они были уже тогда зрелы, как его творчество теперь, шутки, эпиграммы, пародии и прочее были исполнены, как и теперь, мягкого юмора, какого-то особого беззлобного пустынинского типа.
Тогда казалось, что Пустынин разойдется, осмелеет, озлится, но прошло двадцать пять лет, и Пустынин остался таким же органически мягким, беззлобным сатириком-юмористом, который вовсе не хочет поразить объект своей насмешки насмерть, а хочет посмеяться над его слабыми сторонами без наступления, издевательства и сатирического улюлюканья…
Перечитываю список сотрудников.
Кого я забыл? Кого не упомянул?
К. Антипов. Писал под псевдонимом «Красный». Стишки как стишки.
По слухам, умер. В 1917 году, сейчас же после февральской революции, оказался вдруг… начальником какой-то петроградской тюрьмы или заместителем начальника.
Мы все бросились к нему, чтобы он помог нам видеть арестованных царских министров.
Он помог. Через кого-то нам сообщили, что арестованные министры содержатся еще в здании Государственной Думы, в Таврическом дворце.
Мы, несколько человек, поехали, нас пропустили, и мы видели арестованных министров. Они сидели у высоких окон, огороженные стульями, и их охраняли матросы.
Георгий Александрович Ландау.
Писал рассказы. В настоящее время живет в Москве. Работает в качестве инженера.
Потемкин Петр Петрович («П. П. П.»). Поэт. В одной из французских газет я прочел заметку, что он умер в Париже. Писал в «Новом Сатириконе» не очень часто, большей частью — грустные стихи.