– Так это вы рисуете такие пакости в вашей… газетенке? – снова спросил Анастасио.
– К вашим услугам.
Тут Анастасио взглянул на стол и увидел лежавшего на нем бумажного голубя. Он почувствовал желание разодрать в клочья его творца, но сумел взять себя в руки. Для этого ему пришлось наклонить голову и вдохнуть запах розы – о, невинный цветок! Затем он снова спросил:
– Стало быть, вы автор этой отвратительной карикатуры?
– От-вра-тительной… от-врат-ительной… от-врат… от ворот… от ворот поворот… от-врат-ительной, здорово! Очень точно… удачно сказано… да, сеньор, это я!
– Вот моя карточка, – сказал Анастасио.
– Прекрасно… Хоакин Ортис, улица Сусо, тридцать один, третий этаж. О, у вас свой дом. Я не пользуюсь визитными карточками.
«Жалкий пачкун, – подумал Анастасио, – не напрасно я опасался, что придется иметь дело не с кабальеро… Но чтобы с таким! Не пользуется визитными карточками! Разве это мужчина? Можно ли пасть ниже, чем это ничтожество?»
– Я требую сатисфакции. Вечером к вам зайдут два моих друга, – добавил он, выходя из комнаты.
Когда, закрывая дверь, Анастасио услышал за своей спиною смех, он улыбнулся, полный сострадания, понюхал розу и повторил про себя: «Не пользуется визитными карточками!» Тут он вдруг почувствовал все безобразие этого отвратительного комка грязи на своих панталонах. И так как грязь уже высохла, он стряхнул ее здесь же, на лестнице, в здании редакции «Шмеля».
На улице все на него глазели. «Бы еще узнаете, кто такой Анастасио», – думал он.
Он увидел ссору двух извозчиков. Ругались они совсем как сеньоры. Один из них сказал другому: «А ну» пошли, посмотрим, кто кому голову проломит…»
Анастасио увидел, что они уходят, и подумал: «Куда смотрит полиция? Она даже не пытается прекратить эти безобразия… Грубияны! Ничего не попишешь! Народ есть народ… Я всегда говорю, что мы в Испании не созрели для республики… Грубый народ, бесстыдная пресса. Спасение в одном: аристократия должна учредить опеку над народом – братскую опеку, разумеется… Но только настоящая аристократия, а не эта – старая, насквозь прогнившая рухлядь…»
Когда Анастасио пришел в казино, он встретил там своего друга Эрминио и спросил его о Пепито Курде.
– Пепито… в это время!
– Ах, да! – с серьезным видом ответил Анастасио, вспомнив, что в это время Курда напивается до такого состояния, что засыпает как убитый – это дает ему возможность забыть обо всех своих коммерческих неудачах.
– А Хуанито?
– Оставь его, он сегодня в выигрыше!
– Ах, этот юноша! Когда же он исправится? – сказал Анастасио все с той же важностью, как это и подобало в его положении.
– Он плохо кончит.
– Ну вот еще! Он знает, что делает, будь спокоен, он помещает свой капитал под хорошие проценты.
– А где Амбросио?
– Вот он.
И действительно, за ближайшим столом несколько посетителей спорили по поводу одного заманчивого предложения. Кому-то пришло в голову заставить муниципалитет Сидерии платить жалованье двум мальчикам – посыльным из «Ковчега»: великолепная комбинация, имевшая целью окончательно вывести из себя бедняг филистеров герцогского города.
– Надо же дать этому стаду свиней возможность почесать языки. Эти болваны работают как лошади и копят деньги, которые потом их дети промотают за милую душу. И при этом они еще думают, что в мире существует здравый смысл!
Кто-то очень робко высказался против остроумной комбинации с жалованьем для посыльных и пытался убедить членов клуба, что при осуществлении этой операции надо по крайней мере соблюсти видимость законности.
– Он прав! – поддержал его еще кто-то.
– Ха! Что значит – быть правым или быть неправым? Какое это имеет значение? – бросил презрительно Амбросио, который слыл в «Ковчеге» оракулом.
Фраза эта всех ошеломила, привела в восхищение и в мгновение ока разнеслась по всему «Ковчегу».
Анастасио подозвал Амбросио, посвятил его и Эрминио в суть дела и закончил словами:
– Извинение – по всей форме, абсолютное, полное безоговорочное, а если нет… деремся на шпагах!
И, сказав это, Анастасио отправился к учителю фехтования, с которым целый вечер тренировался, отрабатывая позиции и парируя удары.
После всех волнений этого дня он вернулся к себе домой совершенно разбитый и стал обдумывать, какой костюм подойдет больше всего для дуэли.
Он выбрал то, что ему было нужно, оделся и снова принялся фехтовать – теперь уже с помощью трости. Затем он сел писать Энрикете: это был его долг. Нужно было успокоить ее и заранее ко всему подготовить, чтобы потом ее не сразило нежданное роковое известие.