В баре такая женщина, милая сорокалетняя рыжая испанка, amoureuse[16], которая мной как-то по-настоящему проникается, хуже того – и принимает меня всерьез, и на самом деле назначает нам свидание, чтобы встретиться наедине: я напиваюсь и забываю. Из динамика льется нескончаемый американский современный джаз с пленки. Чтоб как-то оправдаться за то, что забыл встретиться с Валарино (рыжей испанской красавицей), я покупаю ей на Quai гобелен, у юного голландского гения, десятка (у голландского гения, чье имя по-голландски, Бере, по-английски означает «причал»). Она объявляет, что переделает всю свою комнату из-за него, но к себе меня не приглашает. Что я бы с нею сделал, в сей Библии будет непозволительно, однако читалось бы оно ЛЮБОВЬ.
Я так злюсь, что иду в кварталы блядей. Вокруг роится мильон апашей с кинжалами. Захожу в вестибюль и вижу трех дам ночи. Со злонамеренной английской ухмылкой объявляю «Sh’prend la belle brunette» (Беру хорошенькую брюнетку) – Брюнетка протирает глаза, горло, уши и душу и говорит «Хватит уже с меня такого». Я с топотом удаляюсь и вынимаю свой ножик Швейцарской Армии с крестом на нем, ибо подозреваю, что за мной следят французские гоп-стопщики и бандиты. Сам себе палец порезал и кровищей все вокруг залил. Возвращаюсь к себе в гостиничный номер, заляпав кровью весь вестибюль. Швейцарка теперь меня спрашивает, когда я уже съеду. Я отвечаю «Уеду, как только удостоверю свою семью в библиотеке». (А про себя добавляю: «Да что ты знаешь про les Lebris de Kе́rouacks и девиз их Люби Страдай и Трудись, тупая ты старая Буржуазная кошелка».)
7
И вот я иду в библиотеку, la Bibliothе́que Nationale[17], проверить список офицеров в Армии Монкальма, 1756, Квебек, а также словарь Луи Морери, а также Père[18] Ансельма и т. д., всю информацию о королевском доме Бретани, а этого там вообще нет, и наконец в Библиотеке Мазарини старая милая мадам Ури, главный библиотекарь, терпеливо объясняет мне, что нацисты разбомбили и сожгли все их французские бумаги в 1944-м, а я про это в своем рвении позабыл. И все равно чую в Бретани что-то подозрительное – Явно же де Керуак должен быть где-то во Франции записан, если его уже записали в Британском музее в Лондоне? – Я ей это говорю —
В Bibliothèque Nationale нельзя курить даже в туалете и слова поперек не вставишь секретаршам, и там национальная гордость «учеными», что сидят все и списывают из книжек, а Джона Монтгомери и на порог не пустят (Джон Монтгомери, который забыл спальник, забираясь на Маттерхорн, а в Америке он лучший библиотекарь и ученый, сам англичанин) —
Тем временем нужно возвращаться и посмотреть, как там поживают благовоспитанные дамы. Таксист у меня Ролан Сан-Жанн-д’Арк де ла Пуселль, и он мне рассказывает, что все бретонцы «тучны», как я. Дамы целуют меня в обе щеки по-французски. Бретонец по фамилии Гуле со мной напивается, молодой, двадцать один, голубые глаза, черные волосы, и вдруг хватает Блондинку и ее пугает (а другие парняги подстраиваются), чуть не насилует, чему я и другой Жан, Тассар, кладем конец: «Ладно тебе!» «Arrète!»[19] —
«Остынь», прибавляю я.
Она слишком прекрасна, неописуемо. Я сказал ей «Tu passé toutes la journе́e dans maudite салоне красоты?» (Ты весь день торчишь в чертовом салоне красоты?)
«Oui»[20].
Меж тем я спускаюсь в знаменитые кафе на бульваре и сижу там, глядя, как мимо течет Париж, такие хепаки молодые люди, мотоциклы, заезжие пожарники из Айовы.
8
Арабская девочка идет со мной на свиданье, я приглашаю ее посмотреть и послушать исполнение Моцартова «Реквиема» в старой церкви Сен-Жермен-де-Пре, о котором узнал из предыдущего своего визита и увидел плакат с его объявлением. Там полно людей, толпа, мы платим у двери и входим в явно самое distinguе́[21] сборище в Париже в этот вечер, и, как я говорю, снаружи туманится, а ее носик мягким крючком располагает под собой розовые губки.
Я учу ее Христианству.