Когда прошла «Речная королева», он уже был в постели, отчаливал ко сну. За окном слышал натужное плюханье ее колеса. Как будто она преодолевала жидкую грязь. На палубе гулянка с песнями. Голоса разносились по акустической тиши воды, старое заднеколесное судно тащилось против течения с крепкими напитками и знатными дамами, над зеленой бязью столов для двадцати одного мягкие светильники, и буфетчик надраивает бокалы, а музыканты танцевального оркестра опираются на леерное ограждение между своими отделениями, покуда голоса не увяли с далью, а последние отголоски не истончились до слабого журчанья ветерка.
Туточки где угодно сгодится, сказал Хэррогейт, вяло показывая в открытое окно кабины грузовичка.
Водитель глянул вбок, скучая. У тебя должен быть адрес, дятел хренов.
Как насчет Рынка Дымной горы?
Это не адрес. Надо, чтоб там люди жили.
Он огляделся, выпрямившись на переднем сиденье, как ребенок. Как насчет вон той церкви? спросил он.
Церкви?
Ага.
Ну, не знаю.
Они не одобряют, если ходишь в церковь?
Водитель крутнул руль и свернул влево, остановился перед церковью. Ладно, сказал он. Выметайся.
Он соскочил и дотянулся, и хлопнул дверцей, закрывая ее. Спасибо, крикнул он, маша водителю. Тот даже не глянул. Отъехал, и грузовичок скрылся дальше по улице в дневном потоке движения.
Хэррогейт пробивался через густые заросли кудзу, что свешивались с откосов над рекой, пока не отыскал овражек из красной глины, служивший тропкой вниз по склону. Пошел по ней сквозь буйные заросли сумаха и мимо громадных мумий – оплетенных лозами деревьев, куп жимолости, припыленной охрой, в краткий обугленный лесок, где росли черные кожевенные деревья, лаконосы, переполненные закопченными стоками, чьи гроздья плодов поблескивали мелкими безделками ядовитой эбеновой синевы.
Тропа сложилась петлей и выбежала на яр над заброшенной железнодорожной веткой. Он спустился на насыпь и двинулся по ней дальше. Старая полоса отчуждения лежала в бурьяне смутно, рельсы ржавели, изгибаясь прочь на прогнивших шпалах и темном шлаке. Он счастливо трюхал в своем чужестранном облаченье, башмаки приобнимали рельсы тонкими подошвами. Река бежала под ним насупленная и мутная, и лепила себя на причудливых выступах известняка, выступавших с берега. Постепенно набрел он на двух рыбных мясников, скользких от крови у опорной стенки, между собой они держали приличных размеров сазана. Он с ними поздоровался, улыбнувшись, причудливо облаченная личность, вынырнувшая из кустов. Они задержали на миг свои окровавленные руки и присмотрелись к нему, а рыба изгибалась и содрогалась.
Здаров, сказал он.
Эти двое на миг переглянулись, а потом посмотрели на него. Из рыбы капала кровь. Кровь лежала среди листвы маленькими зазубренными чашами ярко-алого. Один поманил его каплющим когтем. Эй, мальчонка. Иди-к сюда.
Чего надо?
Подойди сюда на минутку.
Мне дальше надо. Бочком он продвигался по шпалам.
Да подь сюда на минутку.
Он отпрянул и бросился бежать. Они провожали его взглядами без выражения, пока он не скрылся с глаз в бурьяне, а потом вновь занялись своей рыбиной.