— Иди! — крикнул Рудину один из немцев.
— Куда? — по-немецки спросил Рудин.
Немец удивленно посмотрел на него и показал рукой в сторону школы.
Из группы, стоявшей возле школы, вперед вышел высокий худощавый офицер с нашивками младшего лейтенанта. Фуражка с высокой тульей была глубоко нахлобучена на голову, в тени от большого козырька Рудин увидел только ввалившиеся щеки, тонкие сжатые губы и острый подбородок.
— Стой! — по-русски приказал офицер, когда Рудин был еще шагах в пяти от него. — Кто есть такой?
— Я из партизанского отряда, с которым вы вели бой. Решил сдаться в плен, — на хорошем немецком языке ответил Рудин и, сняв кепку, рукавом отер вспотевший лоб.
Немцы переглянулись.
— Отведите его в мою комнату, — приказал офицер.
Рудина ввели в комнату, которая была когда-то школьным классом. Вдоль стен стояли парты. На стене висела диаграмма сравнительной успеваемости Никольской неполной средней школы за 1939/40 учебный год. Рудин механически отметил, что успеваемость повысилась, но, судя по сравнительной высоте столбиков, ненамного. В глубине комнаты стояла разворошенная койка, на стуле возле нее висел китель. Как видно, офицер так торопился, что надел шинель без кителя. На столе стояла эмалированная кружка с недопитым кофе, а на листе бумаги лежали аккуратно нарезанные ломтики белого хлеба и косячок ноздреватого сыра. Тут же стоял зеленый ящичек полевого телефона, провода от которого тянулись в окно.
Конвоировавший Рудина немец стоял у двери и с любопытством рассматривал пленного. Полицаи в комнату не вошли. Не было и офицера, его приметный гортанный голос слышался в коридоре.
Офицер вошел стремительно, ударом ноги распахнув дверь. Повесив фуражку на гвоздь, сбросив шинель на кровать, он надел китель, аккуратно застегнул его на все пуговицы, одернул, прошел к столу и сел в кресло. Может быть, целую минуту он молча снизу вверх смотрел на Рудина большими белесыми глазами, в которых не было ни любопытства, ни злости. В них вообще ничего не было, разве только усталость. Лицо у офицера было серое, с болезненной желтизной. Под глазами — пухлые синеватые мешки.
— Кто ты такой? — спросил он тихо.
— Я же сказал — партизан.
— Где базируется твой отряд?
— Лиговинское болото.
— Ты говоришь неправду — эти болота непроходимые.
— Нет, я говорю правду, в болоте есть остров и к нему ведут безопасные тропы.
Офицер помолчал.
— Допустим… Фамилия?
— Крамер. Михаил Евгеньевич Крамер.
— Еврей?
— Немец.
— Как так немец?
— Очень просто, я родился и вырос в республике немцев Поволжья.
— Не знаю такой республики.
— Между тем она есть. Вернее — была.
— Сколько ваших наступали на Никольское?
— Человек сорок.
— Почему отступили?
— Я не командир, не знаю. Мне известно только то, что говорил наш командир перед боем. Он сказал, что, по данным разведки, в Никольском почти две роты.
— Какой у тебя партизанский пост?
— Никакого. Рядовой боец, переводчик при командире. Меня мобилизовали в партизаны как знающего язык.
— Что значит мобилизовали? Разве ты не местный?
— Я же сказал вам, я уроженец Поволжья, это возле Саратова. А мобилизовали меня в Москве, где я жил и работал последние два года. Мобилизовали и сбросили сюда с самолета.
— И что же ты, значит, чистокровный немец?
— Не совсем, мать у меня русская.
— Как ты сказал? Республика немцев Поволжья?
— Да.
— Первый раз слышу.
Рудин пожал плечами.
— Значит, Крамер?
— Да.
Офицер явно был озадачен.
— Партизаны, как правило, в плен не сдаются. Почему ты не оказал сопротивления?
Рудин улыбнулся.
— Это могло стоить мне жизни, а она у меня одна.
Офицер тоже улыбнулся и с этого момента перевел разговор на «вы».
— Какая у вас профессия?
— Инженер коммунального ведомства в городском муниципалитете Москвы. Я работал в отделе, который ведал энергетикой.
— Каков был план нынешней операции вашего отряда?
— По-моему, разведка боем.
— Две роты! — офицер посмотрел на стоявшего у двери немца и рассмеялся. — Ваши разведчики имеют большие глаза и маленькую храбрость. Нас здесь девятнадцать человек.
Офицер крутнул ручку полевого телефона и взял трубку.
— Второй? Здесь Девятый. Все в порядке, они отступили. Есть пленный… Мне кажется… Нет, мне все же кажется…
Что казалось офицеру, Рудин мог только догадываться. Видимо, не желая говорить в присутствии пленного, офицер приказал конвойному вывести Рудина в коридор.