— О! Русские поговорки удивительно смешные и точные, — сказал гестаповец. — Но что есть дышло?
— Оглобли в телеге или в пролетке, куда привязывается лошадь.
— Пролетка? — Циммер не знал и это слово.
— Ну тарантас или кабриолет.
— О! Понятно! — рассмеялся гестаповец. — Значит, дышло — вышло?
— Мне это дышло стоило года свободы, — мрачно заметил Кравцов.
— Есть ли у вас семья?
— Нет. Была жена, но когда меня посадили за решетку, она быстро утешилась с другим.
— О, женщины, женщины!.. — вздохнул гестаповец. — Я, когда изучал Россию раньше, еще по книгам, очень был взволнован историей жен противников царя, которые имели название декабристы. Царь послал их в Сибирь, и их жены добровольно поехали тоже. И я думал, что русские женщины — это что-то особенное и небывалое, а оказывается, нет. Женщины — всюду женщины.
— Да, добра от них не жди, — охотно подтвердил Кравцов.
Гестаповец подумал, смотря на Кравцова, и спросил:
— Вы хотите иметь работу?
— Да, путешествовать мне надоело.
— И сотрудничать с нами?
— Естественно.
— Но искренне или по необходимости?
— В моей искренности можете не сомневаться, любая работа будет выполнена честно и хорошо.
— Вас в этом городе знают?
— Откуда? Я все время работал, учился и потом жил в Москве. Только в конце тридцать девятого года переехал в Смоленск и вскоре попал в тюрьму.
— Это хорошо, — рассеянно произнес Циммер.
— Кому хорошо, а мне не совсем, — усмехнулся Кравцов.
— Я думал, что хорошо, если вас здесь не знают, — поправился гестаповец. — А в Москве вы работали?
— Ты скажи про свое образование, — посоветовал Трофим Кузьмич.
— Какое это имеет значение!
— Почему? Образование — это очень важно, — подхватил Циммер.
— Я имею юридическое образование.
— Вот как! — удивился гестаповец. — Советский торговец обязан быть юристом?
— Да нет, — раздраженно сказал Кравцов. — По образованию я должен был работать следователем в прокуратуре, мог стать судьей или адвокатом, но было несколько «но». Во-первых, я был беспартийный. Во-вторых, в институте мне дали характеристику, что я политически невыдержан и допускал антимарксистские высказывания о преимуществах буржуазного законодательства. — Кравцов улыбнулся. — Может быть, вам будет любопытно услышать, что антимарксистские высказывания касались, между прочим, и работ немецкого теоретика Зауэра?
— О, Зауэр! — оживился гестаповец. — Я однажды на экзамене срезался как раз по его работам. Ха-ха! Получается, что мы с вами товарищи по беде?
— Ну вот, — продолжал Кравцов, — в общем, в юридические дела двери мне были закрыты, и поэтому я пошел в торговлю.
— Но господа партийные юристы, как видно, нашли вас и там?
— Выходит, да! И должен сказать, они окрутили меня ловко. В институте, когда я учился, большой успех имела моя экзаменационная работа на тему «Техника допроса при полном отрицании вины подследственным». Ее напечатали на стеклографе и раздавали студентам. Профессор Киселев упомянул мою работу в своей книге. Словом, я эту технику допроса действительно знаю. Но так, как они допрашивали меня, — это граничило с волшебством. Они так хитро ставили вопросы, что скажи я «да» или «нет», все равно получалось, что вину признаю. Зауэр ваш, окажись он на моем месте, сел бы за решетку как миленький.
— О! Как миленький! — хохотнул гестаповец и отрывисто произнес: — Коммунисты — опасные враги.
— Надо знать их слабости, и тогда борьба с ними будет легче, — небрежно обронил Кравцов.
— Главная их слабость — невероятная самоуверенность и наглость, — резко проговорил Циммер.
— Правильно! — подобострастно воскликнул Трофим Кузьмич.
— Но не только это, — глубокомысленно заметил Кравцов.
— Что же еще? — заинтересовался гестаповец.
— Коммунисты, как и все люди, разные. Но одновременно есть нечто, что делает их одинаковыми и легкоуязвимыми. Надо только знать, какая партийная биография стоит за каждым отдельным человеком.
Кравцов видел, что разговор идет так, как надо, гестаповец по ходу разговора проявляет к нему все больший интерес. Кравцов решил выбросить еще один из заготовленных козырей и завел разговор о том что, по его наблюдениям, при внедрении нового порядка на советской территории допускаются тактические ошибки, которые вызывают излишнюю озлобленность населения.
Гестаповец слушал его внимательно, даже не перебивал вопросами. Трофим Кузьмич смотрел на Кравцова с удивлением, если не с восхищением. И этот козырь сработал как надо. Немного спустя Кравцов выбросил еще один — о неиспользуемой немцами возможности привлечь к себе симпатии молодежи, подростков и даже детворы.