— На какое время? — вдруг спросил заместитель председателя.
Вопрос казался бестактным и наивным, по Делглиш заметил, что все лица обернулись к нему, ожидая его ответа. Он знал, что за ним закрепилась репутация быстрого расследователя. Возможно, они тоже о ней наслышаны.
— Приблизительно на неделю, — сказал он. Даже если расследование и затянется, все, что ему нужно знать о Найтингейл-Хаус и его обитателях, он выудит за семь дней. Если Джозефина Фоллон была убита — а он так полагал, — круг подозреваемых не будет очень большим. Если это дело не раскроется за неделю, оно так и останется нераскрытым. Ему показалось, что все с облегчением вздохнули. Матрона спросила:
— Где она?
— Они забрали тело в морг, Матрона.
— Я говорю не о Фоллон. Где Кристина Дейкерс? Я поняла, что это она обнаружила тело.
Отвечал Олдермен Кили:
— За ней ухаживают в лазарете. Она перенесла слишком тяжелое потрясение, чтобы ее допрашивали. Ее лечит доктор Снеллинг. Он дал ей успокоительное, и сестра Брамфет наблюдает за ней.
Он добавил:
— Сестра Брамфет немного беспокоилась за нее. Кроме того, у нее еще есть больной в палате. Иначе она встретила бы вас в аэропорту. Нам всем было неприятно думать, что вас никто не встретит по прибытии, но единственное, что мы могли сделать, это передать для вас по телефону просьбу позвонить сюда, как только ваш самолет приземлится. Сестра Брамфет думала, что для вас будет меньшим потрясением, если таким образом вы узнаете о случившемся. С другой стороны, мне кажется, было неправильно, что там никого не было. Я хотел послать Гроута, но…
Его прервал твердый хрипловатый голос Матроны:
— Хочу надеяться, что желание избавить меня от потрясения будет самой маленькой проблемой в вашей жизни.
Она обернулась к Делглишу:
— Приблизительно через сорок пять минут я буду в своей гостиной. Если вас это устроит, буду рада побеседовать там с вами.
Делглиш, преодолев порыв покорно ответить «Да, Матрона!», сказал, что это его вполне устроит. Мисс Тейлор обратилась к Олдермену Кили:
— Сейчас я хочу навестить Кристину Дейкерс. Затем мы поговорим со старшим инспектором, после чего я буду находиться в главном кабинете больницы, если понадоблюсь вам или мистеру Гроуту. Разумеется, меня можно будет застать на протяжении всего дня.
Больше не сказав ни слова, она забрала свой саквояж и сумочку и покинула комнату. Мистер Куртни-Бригс механически открыл для нее дверь, затем приготовился последовать за ней. Остановившись в дверях, он сказал с веселой враждебностью:
— Что ж, теперь, когда вернулась Матрона и вопрос с размещением полиции утрясен, полагаю, работа больницы может идти своим чередом. На вашем месте, Делглиш, я бы не опаздывал на назначенную вам беседу. Мисс Тейлор не привыкла к непочтению.
Он захлопнул за собой дверь. Олдермен Кили некоторое время выглядел ошеломленным, затем промямлил:
— Он, конечно, расстроен… Впрочем, это вполне естественно. Разве здесь не ходили какие-то слухи…
Тут его глаза остановились на Делглише. Он резко оборвал себя и обратился к Полу Хадсону:
— Что ж, мистер Хадсон, вы слышали, что сказала Матрона. Полиция может использовать гостиную для посетителей. Займитесь этим, дружище. Устройте все как следует!
5
Прежде чем зайти в частную палату, мисс Тейлор надела больничную форму. В тот момент ей показалось, что она сделала это, просто повинуясь привычке, но, кутаясь в пальто и быстро шагая по тропинке, ведущей из Найтингейл-Хаус в больницу, она поняла, что ее подтолкнул к этому здравый смысл. Для больницы важно, что Матрона вернулась, и тем более важно, чтобы ее видели в работе.
Самый короткий путь в отделение частных больных вел через холл поликлиники. Там уже все пробудилось к деятельности. Удобные кресла, старательно расположенные полукругом, чтобы создать впечатление неформальной и уютной обстановки, быстро заполнялись пациентами. Добровольные помощницы из женского комитета Лиги друзей уже следили за закипающими чайниками, чтобы подать чай тем постоянным посетителям, которые предпочли прийти на час раньше назначенного времени, чтобы посидеть в тепле, почитать журналы и поболтать со знакомыми завсегдатаями. Проходя через холл, Матрона с удовлетворением отметила, что все провожали ее взглядами. Общий говор на мгновение смолк, сменившись почтительными возгласами приветствия. Одетые в белые халаты работники поликлиники расступились, давая ей дорогу, а молоденькие студентки школы медсестер робко жались к стенам.
Частное отделение больницы находилось па третьем этаже здания, которое до сих пор называли «новым», хотя оно было сооружено в 1945 году. Мисс Тейлор поднялась на лифте вместе с двумя рентгенологами и молодым уборщиком. Они пробормотали обычное «Доброе утро, Матрона» и замерли в неловком молчании, пока лифт не остановился, тогда они встали в сторонку, уступив ей дорогу.
Частное отделение состояло из двадцати палат на одного человека, расположенных по одну сторону широкого центрального коридора. Кабинеты медсестер, кухня и подсобная комната были как раз за входом в коридор. Когда мисс Тейлор вошла, из кухни появилась первокурсница школы. Она вспыхнула от волнения, увидев Матрону, и пробормотала что-то насчет того, что сейчас сбегает за сестрой.
— Где она, дорогая?
— В седьмой палате с мистером Куртни-Бригс, Матрона. Его пациенту стало плохо.
— Тогда не беспокойте их, скажите только сестре, когда она появится, что я пришла повидать Кристину Дейкерс. Где она лежит?
— В третьей палате, Матрона, — нерешительно сказала девушка.
— Спасибо, дорогая, я сама туда пройду. А вы занимайтесь своим делом.
Третья палата находилась в конце коридора, это была одна из шести комнат, обычно предоставляемых заболевшим студенткам. Только если все эти палаты были заняты, их устраивали в соседних помещениях. Мисс Тейлор заметила, что это была не та палата, в которой лечилась от гриппа Джозефина Фоллон. Из всех комнат, предназначенных для сестер, палата номер три была самой солнечной и уютной. Неделю назад ее занимала студентка Уилкинс, заболевшая пневмонией в результате осложнения после гриппа. Мисс Тейлор, которая раз в день обходила все палаты и получала ежедневный отчет обо всех больных сестрах и студентках, подумала, что вряд ли Уилкинс уже настолько выздоровела, чтобы выдворить ее из этой палаты. Вероятно, сестра Брамфет перевела ее, чтобы освободить место для Кристины Дейкерс. Мисс Тейлор поняла, почему она это сделала. Единственное окно выходило на лужайки и клумбы цветов перед фасадом больницы; отсюда невозможно было увидеть Найтингейл-Хаус даже через обнаженные ветви деревьев. Милая старая Брамфет! Такая нерасполагающая внешне, но такая чуткая, когда речь идет здоровье и благополучии ее пациентов. Брамфет, которая нудно твердит о долге, послушании и верности, но которая точно знает, что она понимает под этими непопулярными терминами, и неуклонно им следует. Она была одной из самых лучших медсестер, которые когда-либо работали в больнице Джона Карпендера. Но мисс Тейлор была рада, что преданность своему долгу помешала сестре Брамфет встретить ее в аэропорту Хитроу. Когда дома ее ожидала эта новая трагедия, не хватало только обременять себя собачьей преданностью и заботливостью Брамфет.
Мисс Тейлор вытянула из-под кровати табурет и уселась рядом с девушкой. Несмотря на данное доктором Спеллингом успокоительное, Кристина Дейкерс не спала. Она неподвижно лежала на спине, устремив безучастный взор в потолок. Теперь она медленно перевела горестный взгляд на Матрону. На тумбочке рядом с кроватью лежала книга «Медицинские препараты, учебник для медсестер».
Матрона взяла его:
— Это очень добросовестно с вашей стороны, дорогая, но на то короткое время, пока вы лежите здесь, почему бы вам не взять какой-нибудь роман или развлекательный журнал? Хотите, я принесу вам что-нибудь такое?
Кристина Дейкерс ответила ей потоком слез. Тоненькая фигурка содрогалась под одеялом, уткнувшись головой в подушку и обхватив ее дрожащими руками. Матрона поднялась, подошла к двери и опустила защелку на глазок. Затем быстро вернулась на свое место и села, выжидая, пока кончится припадок. Она ничего не предпринимала, чтобы успокоить девушку, а только положила руку на ее плечо.Через несколько минут судорожные рыдания начали стихать, и Кристина Дейкерс немного пришла в себя. Приглушенным подушкой голосом, который прерывался всхлипываниями, она пробормотала: — Я такая плохая, мне так стыдно. Матрона наклонилась поближе, чтобы разобрать слова. Ее пронзил холодный ужас. Уж не слышит ли она признания убийцы?! Она поймала себя на том, что беззвучно молится: «Господи милостивый, только не она! Не этот ребенок! Не может же быть этот несчастный ребенок…»