— Значит, вы считаете, что Хитер Пирс погибла от руки убийцы?
— Не обязательно. Но я не могу обвинять Бога в том, что он касался пищеводной трубки.
— А родственники Джозефины Фоллон?
— У нее никого нет, насколько мне известно. Ее спрашивали о ближайших родственниках, когда она поступала сюда, и она ответила, что она сирота и у нее нет живых родственников. У нас не было причин проверять это. Возможно, это было правдой. Но завтра о ее смерти объявят в газетах, и, если вообще есть какие-либо родные или знакомые, мы о них услышим. Я полагаю, вы уже поговорили со студентками?
— Я только провел с ними общую предварительную беседу. Я виделся с ними в демонстрационной комнате. Это помогло мне составить представление об обстановке, в которой произошла трагедия. Все они согласились дать свои отпечатки пальцев, что сейчас и делается. Мне понадобятся отпечатки пальцев всех, кто провел в Найтингейл-Хаус прошлую ночь и сегодняшнее утро, хотя бы только для того, чтобы сразу отмести невиновных. И конечно, я должен буду допросить каждого в отдельности. Но я рад, что вы дали мне возможность сначала увидеться с вами. Ведь вы были в Амстердаме, когда умерла Джозефина Фоллон. Для меня это означает, что в деле на одного подозреваемого меньше.
Он с удивлением заметил, как побелели суставы пальцев Матроны, сжимавшие ручку чашки. Ее лицо вспыхнуло. Она прикрыла глаза, и ему показалось, что он услышал ее тихий вздох. Он несколько растерянно наблюдал за ней. То, что он сказал, наверняка было понятно для женщины ее ума. Он даже не знал, зачем он это сказал. Если причиной второй смерти было убийство, тогда все, имеющие алиби на вчерашний день и сегодняшнее утро, освобождались от подозрений. Как бы почувствовав его удивление, она сказала:
— Извините, должно быть, я показалась вам бестолковой. Я знаю, глупо чувствовать такое облегчение при мысли, что на тебя не падает подозрение — ведь ты все равно знаешь, что невиновна. Возможно, потому, что никто из нас в полном смысле этого слова не является полностью невиновным. Уверена, это мог бы объяснить психолог. Но как вы можете быть таким уверенным? Разве не мог яд — если там был яд — быть помещен в бутылку виски, которую купила Фоллон, в любой момент после того, как она ее купила, или в другую такую же, которой заменили только что ею приобретенную? А это могло быть сделано до того, как я уехала во вторник вечером в Амстердам.
— Боюсь, вам придется примириться с мыслью о своей невиновности. Мисс Фоллон купила именно эту бутылку виски в винном магазине Сканторпа на Хай-стрит вчера днем, сама открыла ее и сделала из нее только глоток в ту ночь, когда умерла. Бутылка почти полна, оставшееся виски, насколько мы знаем, не отравлено, и единственные отпечатки на бутылке принадлежат мисс Фоллон.
— Вы быстро работаете. Следовательно, яд мог быть влит или в стакан после того, как она налила себе горячий напиток, или в сахар?
— Если она вообще была отравлена. Мы ни в чем не можем быть уверены, пока не получим отчета о вскрытии тела, а возможно, даже и тогда. Сахар сейчас проверяют в лаборатории, но это только формальность. Большинство девушек наливали себе чай из заварного чайника, и по меньшей мере две из них выпили чай с сахаром. Так что мы остаемся только с бокалом из-под виски и с лимоном. Мисс Фоллон облегчила дело для убийцы. По-видимому, весь Найтингейл-Хаус знал, что, если она не ушла куда-нибудь вечером, она смотрит телевизор, пока не закончатся все программы. Она плохо спала и никогда рано не уходила в спальню. Когда телевизор прекращал работу, она шла к себе и раздевалась. Затем в тапочках и халате направлялась в маленькую буфетную и готовила себе питье па ночь. Она держала свое виски в спальне, но там нет воды и плитки, чтобы согреть ее. Поэтому она брала с собой в буфетную особый бокал с налитым в
него виски и добавляла в него горячую воду с лимоном. Запас лимонов лежал в буфете вместе с какао, кофе, шоколадом и другими продуктами, которые студентки использовали для приготовления своих любимых напитков на ночь. Затем она относила бокал в спальню, ставила его на ночной столик у кровати и шла принимать душ. Она всегда очень быстро мылась и любила сразу после этого забираться в постель, пока ей было тепло. Думаю, именно поэтому она и готовила напиток до того, как принять душ. К тому времени, когда она возвращалась из ванной и ложилась в постель, напиток как раз остывал до нужной температуры. И по всей видимости, она никогда не изменяла сложившейся привычке.
Матрона сказала:
— Меня ужасает, сколько людей знают о привычках каждого в таком маленьком замкнутом обществе, как наше. Но разумеется, это неизбежно. На самом деле здесь никто не имеет настоящего уединения. Да и как это возможно? Конечно, я знала о виски, но мне казалось, это не мое дело. Девушка определенно не относилась к категории начинающих алкоголиков, и она не заражала этим остальных студенток. В ее возрасте она имела право сама выбирать, что ей пить на ночь.
Делглиш спросил, каким образом Матрона узнала про виски.
— Мне сказала об этом Хитер Пирс. Она попросила у меня разрешения прийти и дала мне информацию в духе «я не хочу разносить сплетни, но думаю, вы должны это знать». Для Хитер Пирс выпивка и дьявол были равнозначны. Но я не думаю, что Фоллон делала из своей привычки пить виски какой-то секрет. Да и как она могла? Как я уже сказала, мы все знаем о привычках друг друга. Но было, конечно, кое-что, чего мы не знали. Джозефина Фоллон была очень замкнутой девушкой. Я не могу сообщить вам никаких сведений о ее жизни вне госпиталя и сомневаюсь, сможет ли это сделать кто-то другой.
— С кем она здесь дружила? Ведь должен же был у нее быть кто-то, кому она доверяла? Разве это не является неизбежным для такого ограниченного общества женщин?
Она поглядела на него с легким удивлением:
— Да, мы все нуждаемся в ком-то. Но думаю, Фоллон меньше, чем другим, нужна была подруга. Она была необыкновенно самодостаточна. Но если она кому-то и доверялась, то это должна быть Мадлен Гудейл.
— Такая скромная, с круглым лицом и в больших очках?
Делглиш вспомнил ее. Ее вовсе нельзя было назвать непривлекательной, в основном из-за очень хорошей кожи и умных серых глаз за очками в толстой роговой оправе. Но Мадлен Гудейл не могла быть иной, кроме как скромной. Он подумал, что может обрисовать ее будущее: годы прилежного обучения, блестящий успех на экзаменах, постепенное повышение квалификации и ответственности, пока она не станет второй Матроной. Не было ничего необычного в том, что она дружила с более привлекательной девушкой. Это было в некотором роде прикосновение к более романтичной, менее посвященной долгу жизни. И опять, словно угадав его мысли, мисс Тейлор сказала:
— Мадлен Гудейл одна из наших самых квалифицированных медсестер. Я надеюсь, после окончания учебы она останется в нашем штате. Но только вряд ли. Она обручена с нашим местным викарием, и они хотят пожениться на Пасху.
Она бросила на Делглиша настороженный взгляд, как бы предостерегая его от чего-то.
— Он считается самым подходящим женихом. Кажется, вы удивлены, старший инспектор?
Делглиш засмеялся:
— После двадцати лет службы полицейским я научился не судить людей поверхностно. Думаю, сначала мне нужно встретиться с Мадлен Гудейл. Я понял, что комната, которую вы мне предоставили, еще не готова. Не могу ли я снова использовать демонстрационную комнату? Или, возможно, она вам понадобится?
— Если вы не возражаете, я бы предпочла, чтобы вы беседовали с девушками где-нибудь в другом месте. Эта комната для них полна трагических воспоминаний. Мы даже перестали ею пользоваться для практических работ. Пока для вас не подготовят гостиную на втором этаже, я с радостью предоставила бы вам свою.
Делглиш поблагодарил ее и поставил на поднос свою чашку. Поколебавшись, она произнесла:
— Мистер Делглиш, хочу вам кое-что сказать. Я чувствую себя… я, так сказать, замещаю своим студенткам родителей. Если какой-нибудь вопрос… если вы заподозрите кого-нибудь из них, могу я рассчитывать, что вы дадите мне знать об этом? Ведь им может понадобиться защита. Им понадобится адвокат.